Шрифт:
Вацлав Кайдош
Курупиру
1
Пьяный хриплый голос сотрясал все вокруг - ругательства сыпались как из рога изобилия.
Алан нахмурился.
– Маноэли, - позвал он, поджав губы.
– Маноэли.
Надо бы выйти, но ему не хотелось и носа высунуть из-за москитов.
– Глупцы, недоноски, проклятые буйволы, - голос снаружи продолжал педантично перечислять черты характера проводников-гребцов.
Алан вздохнул. В самом деле, стоило бы выйти и остановить Спенсера. Черт побери, куда задевался этот туземец? Алан почувствовал, как в нем закипает раздражение - это испортило
– Маноэли!
– заревел Алан.
Ругань стихла. В отверстии палатки появилось улыбающееся темное лицо.
– Где тебя носит?
– устало бросил Алан.
Улыбка на лице индейца расплылась еще шире.
– Сеньор Спенсер очень сердится, - потупился он.
– Очень, - и добавил: - Кофе?
Алан невольно улыбнулся, кивнув в ответ - да, конечно.
– А почему он сердится?
Уже в Манаосе Спенсер пришелся ему не по душе, и будь его, Алана, воля, он ни за что не выбрал бы его себе в напарники... Но Алан только пожал плечами: что оставалось делать, коли Вебстер пристал к нему как с ножом к горлу. Не дурите, мол, Брэкфорд, канючил старик, этот парень финансирует большую часть затрат экспедиции, а кроме того, он энтомолог, в ваши дела он нос совать не собирается, об этом договорено.
Алан вздохнул. Что правда, то правда - Спенсер не лезет в его исследования по ботанике, зато вечные стычки с проводниками просто утомляют. Этот малый совершенно не воспитан, не знает элементарных норм поведения.
– Так почему сеньор сердится?
– снова спросил Алан.
Маноэли поднял руку к уху - в его пальцах появилась сигарета.
– Индейцы отказываются идти за холм, они хотят к реке и домой... Поэтому сеньор сердится.
– Маноэли подался вперед, прикрыв глаза, приложил палец к губам.
– Курупиру, - прошептал он.
– Они боятся курупиру...
Проводники и раньше боялись углубляться в горы, опасаясь лесных духов. А Спенсер никак не мог этого понять. Алан избрал иную тактику - он не вступал в пререкания с туземцами, а попросту выжидал. Стоило иссякнуть запасам табака и сигарет, как исчезали и страшные лесные духи.
– Пошли-ка сюда Умару, - попросил Алан, помешивая ложечкой кофе. После ужина, - добавил он.
Лагерь был разбит на берегу одного из многочисленных притоков Ксинга. Здесь, у подножия холма, течение воды довольно стремительное, а потому для аллигаторов и крокодилов место неподходящее. Что и говорить, Умару умеет выбирать стоянку. У самого лагеря сплошная стена леса вгрызалась в шафрановое небо; на нем отчетливо выделялись веерообразные листья пальм.
После ужина в палатку вошел Умару - широкоплечий мужчина с плоским лицом, на котором едва виднелись узкие щелочки глаз. Он сел на землю, потупив взор, молча принял предложенную сигарету и затянулся медленными глубокими затяжками.
– Умару боится холмов?
– спросил Алан. Ответом ему было молчание. Умару боится курупиру в холмах?
Индеец
– Там, - вздохнул он свободнее, описывая рукой широкий круг, - там, вверху, плохое место...
– Алан терпеливо ждал. Индеец продолжал: - Белый человек идет за смертью. Но мои люди хотят жить...
Алану припомнились без малого почти десять месяцев совместной жизни с этим человеком. Вместе они пробирались болотами среди ядовитых змей и пауков, вброд переправлялись по рекам, которые кишели пираниями и другими хищниками. И Умару ни разу его не ослушался.
– Ты и я, - Алан указал пальцем, - мы друзья.
Индеец кивнул головой.
– Я знаю Умару, а Умару знает меня, - продолжал Алан.
– Почему же Умару боится?
Индеец протянул ладонь. Алан вложил в нее новую сигарету и дал прикурить.
– За холмом плохая земля, там курупиру, - заговорил Умару.
– А как он выглядит?
– Это хозяин леса, - ответил индеец, - он посылает смерть... Мои люди не хотят идти за холм.
– Он взглянул на Алана и добавил: - Умару пойдет, если ты пожелаешь, но мои люди не хотят...
Два месяца назад Алан, сжалившись, вскрыл на ноге проводника огромный нарыв. С той поры индеец взирал на него с благоговением как на чудотворца, избавителя от всех земных болезней.
– Умару не женщина, - торжественно произнес индеец.
Час спустя Алан рассматривал свою последнюю добычу: несколько киприпедий, две-три дендробии и один превосходный одонтогиоссум. Собственно, сбор орхидей не входил в его задачу, но эти цветы всегда были в цене, поэтому он осторожно опустил цветок в оцинкованную коробочку, выстланную ватой.
– Вы спите, дружище?
– раздался голос в дверях.
– Нет еще, входите, пожалуйста, Спенсер.
В палатку ввалился рыжеволосый верзила и без околичностей уселся на низкую скамейку. Цепким взглядом он оглядел помещение, мгновенно ухватил названия на корешках нескольких книг в открытом шкафу, светящийся микроскоп в углу стола и разбросанные по столу ботанические инструменты. Ничего не ускользнуло от его внимательного взора.
– Вечный студент, как я посмотрю, - наконец изрек он.
Алана обдало сильным запахом виски. Какое счастье, что они спят в разных палатках!
– Слишком много знаете, но не всегда успешно применяете, - загоготал гость.
– А о вас такого не скажешь...
Спенсер на миг застыл, но тут же разразился громким смехом.
– К месту шуточка, не правда ли? Доктор, доктор, то ли я вам еще скажу. Да за такую шутку и выпить не грех.
– Чай для вас слабоват, а спирт я Держу для других целей, - парировал Алан.
Спенсер, махнув рукой, вытащил из кармана наполовину пустую бутылку и поставил ее на стол, после чего полез в другой карман и извлек из него две маленькие рюмки.
– Знайте же, Джек Спенсер - настоящий товарищ.
– А как поживают ваши жучки? Простите, муравьи?
– Живут и размножаются. Как люди.
Спенсер, чокнувшись, поднес рюмку ко рту, скосив глаза куда-то в угол палатки.
– Напрасный труд, - он повысил голос и перевел взгляд на Алана.
– Ты веришь, брат, что эти черномазые сдвинутся с места? Не хотят трогаться ни на шаг вперед, хоть режь.