Кутерьма вокруг хирурга (Мордашка класса люкс)
Шрифт:
– Они уже давно выписаны из клиники. Обычные люди, на лбу ни у кого не написано, что он известный террорист, разыскиваемый в мире, из-за чего ему срочно понадобилось изменение внешности. Стриптизерша, бизнес-леди и ребенок с расщелиной верхней губы…
– Он оперировал их один? – допытывалась Фрида.
– Один… в смысле медсестра, конечно, должна была ему помогать.
– Она могла что-нибудь не заметить, если бы Михаил сделал нечто незаконное?
– Думаю, что нет. У нас очень опытные медсестры и разбираются в ходе операции.
– Следовательно,
– Так в случае с бизнес-леди Нелли Николаевной операционной сестрой была Алевтина, а в случае с ребенком и танцовщицей эротического жанра Сашей помогала Яна, – посмотрел Венсан в записи. – Я предлагаю Яну сразу исключить.
– Почему?
– Александре не изменяли лицо, ей увеличивали грудь, или ты считаешь, что, вставляя в грудь имплантат, женщина неузнанной уходит от погони? Ну а о ребенке и говорить нечего… А вот Нелли Николаевну раскроили полностью и сделать потом можно было всё, что угодно.
– Хорошо, но поговорить надо с обеими медсестрами, не заметили ли они что-нибудь странное в ходе операции?
Венсан нажал кнопку связи.
– Ольга, работают сегодня Алевтина и Яна в операционном блоке? Если да, то пусть придут ко мне в кабинет прямо сейчас. Спасибо.
– Думаю, что мы ничего не выясним, – задумчиво проговорила Фрида, накручивая на палец прядь длинных волос. – Потому что, следуя логике преступника, он убирал всех свидетелей, и медсестру, ассистирующую хирургу, в живых не оставил бы.
– Типун тебе на язык, – мрачно обронил Венсан. – Хватит уже мне трупов в клинике.
Алевтина была женщиной неопределенного возраста, с убранными в гладкую прическу русыми волосами и внимательными большими глазами. Про такую внешность обычно говорят «серая мышь», но в общении она была дама приятная. Яна же, наоборот, была молодой, прыткой девицей с рыжими волосами, ультрасовременной стрижкой и ярким макияжем. Она улыбалась и стреляла глазками в шефа. Они были абсолютно разными, но сошлись в одном. Они обе отрицали какое-либо ненормальное действие Михаила Пашутина во время операций.
– Все было как обычно, уверяю вас, – сказала Алевтина.
– Операции как операции, ничего экстраординарного, – надула пузырь из жвачки Яна. – И менты уже спрашивали то же самое.
– А ты?
– Ответила, как и вам. Правду, что же еще? Мне скрывать нечего, – ответила Яна.
– Можете идти, – отпустил их шеф.
– Есть, товарищ начальник, – козырнула Яна.
– Вы что, Венсан Витальевич, в следователя переквалифицировались? – удивилась Алевтина. – Лучше бы уж хирургом оставались, вы так работаете, это просто музыка какая-то… Каждый должен заниматься своим делом.
Когда за медсестрами закрылась дверь, Венсан кинул на Фриду острый взгляд.
– Что ты об этом думаешь?
– То же, что и ты: мы в полной галоше при условии, что они говорят правду.
– Как мы можем их проверить? – пожал плечами Венсан. – Я не буду проверять своих сотрудников на детекторе лжи. Давай, Фрида, послушаемся совета следователя и не будем лезть в это дело.
– А как же любопытство?
– А здравый смысл? Его еще никто не отменял, – вопросом на вопрос ответил он.
– Я же видела тебя в действии, парниша! Ты же смелый парень!
– Я далеко уже не парень, а следы твоего действия у тебя на лице.
– Ну, ладно! Приглашаю тебя прыгнуть с парашютом, – выпалила она, – так как в театр пойти пока не могу, я еще не в форме, а вот с парашютом… Хотя – стоп, ты же ранен! – разочарованно протянула Фрида.
– Ты еще и с парашютом прыгаешь? – Брови Венсана удивленно поползли вверх.
– Да! У меня есть подтверждение, что я совершила сто прыжков. Только Максу не говори.
– Могила, – заверил он, и они содрогнулись от этого недвусмысленного слова.
Старые районы Москвы жили ожиданием момента, когда снесут ветхие дома и построят новые, современные, амбициозные здания. Пятиэтажные, серенькие хрущевки приткнулись между старых уродливых тополей. В песочницах играли малыши, дети постарше качались на скрипучих качелях. Бабульки в старомодных одеждах и платках, завязанных под подбородком, сидели на собственноручно покрашенных лавках и чесали языками. Дворовые кошки как-то сосуществовали с прикормленными всем двором псами. Развешанное на веревках между деревьями постельное белье поражало свежестью и чистотой. Вороны вили гнезда на тополях выше жилища человека и сверху посматривали на ходящих вразвалочку голубей. Древняя бабулька в вязаной кофте цвета асфальта с вытянутыми карманами, широкой в складку коричневой юбке, стоптанных тапках и белоснежном платочке вошла в один из таких двориков. Она еле передвигала худые, искривленные временем ноги, спина у нее была согнута, будто мост через речку. Из-под косынки выбивались серые космы, а на лице была сетка глубоких морщин. Она вытерла слезящиеся глаза и обратилась к старушкам на лавочке:
– Можно присесть? Ноги уже совсем не держат…
– Конечно, – подвинулась одна из старушек. – Издалека?
– Да с другого края Москвы, – охотно вступила в разговор бабулька.
– Какими судьбами у нас здесь?
– Да вот сын хочет квартиру купить в этом доме, приехала посмотреть… Как, ничего район-то?
– Ничего, ничего, спокойный район, хороший. Два продуктовых магазина рядом, супермаркет «Пятерочка», булочная, дешевые крупы, – сказала пожилая дама в розовом вязаном берете.
– Зато социальный отдел далеко, – пожаловалась другая, в темном платке. – Ездить приходится за субсидиями одну остановку на метро, а потом на троллейбусе. А что, именно здесь надумали покупать квартиру?
– Поближе к сыну, а то со мной часто плохо бывает. То давление, то на ноги встать не могу, совсем не ходят, а живу у черта на рогах. Сыночку-то несподручно все время мотаться ко мне, он у меня работает, уважаемый человек, а я обуза. А так буду поближе к ним жить, и сынок заскочит, когда и внучка, а может, и невестка придет.