Кувыр-коллегия
Шрифт:
— Сие верно. Я здесь матушкой императрицей поставлен блюсти покой империи! И по сему делу я следствие учну. Но как сей мешочек в кабинет-министру пришить?
— Да не в мешочке с цикутой дело, генерал. Черт с ним с мешочком. Я его просто так вам показал. Но неужели мне учить вас как такие дела вести.
— Учить меня не надобно, господин обер-гофкомиссар. Но дела противу персон великих вести не просто. И поддержка мне при дворе надобна.
— То я вам обеспечу, генерал. Кое-кто из кувыр коллегии вам помощь окажет в нужный час.
— Вон как? Это не плохо, — Ушаков понял, что говорит Либман о Бужениновой. — Но начать мне с чего?
— Много чего может вам кабинет-министра камердинер доложить. Да и Теплов Гришка, что древо малевал на стенах дома Волынского, кое-что знает. И Татищев Васька, прохвост и вор известный, что оное древо для Волынского составил.
— Я велю принять меры к тому. И благодарю вас, господин Либман, что донесли о злодействе сем.
Либман после этого откланялся. Ушаков срочно вызвал своего секретаря Ивана Топильского. Тот я вился по зову начальника.
— Все, что есть у тебя, Ванька, бросай. У нас кляуза на кабинет-министра Волынского. Чуешь, каким делом пахнет?
— Волынский в фаворе у государыни, Андрей Иваныч. Опасно с ним связываться.
— Ништо! Он в заговоре против государыни виновен! Но дело надобно с хитростию учинать! То разумей, Ванька!
— С хитростию, дабы сам Волынский пока ни про что не догадался?
— Да. Надобно его камердинера изловить на улице и тайно сюда доставить. Он у меня соловьем заливаться станет, и я стану на Волынского сказки пыточные писать.
— Завтра же камердинер Волынского будет у нас, Андрей Иванович. Возьмем так, что ни одна собака про сие не узнает.
Копать под Артемия Петровича начали…
Год 1740, март, 5 дня. Санкт-Петербург. Встреча на улице.
5 марта года 1740-го Пьетро Мира повстречал Франческо Арайю на улицах Петербурга. Капельмейстер хотел мимо пройти, словно видел шута впервые, но сам Пьетро того не дал ему. Он подошел к сеньору Франческо и поздоровался с ним:
— Здравствуйте, сеньор капельмейстер! Давно я вас не видел! Не сталкивала меня с вами судьба.
— Сеньор шут? — спросил тот, словно только заметил Пьетро.
— Пьетро Мира к вашим услугам дорогой земляк, — Мира перешел на русский язык. — Неужто итальянская речь вам не понятна?
— Вам что-то надобно от меня? — по-русски ответил Арайя. — Девка Мария уже у вас проживает, и мне до неё никакого дела более нет.
— Да от того, что трогать Дорио вы боитесь, сеньор Арайя. Ведь она у вас нашла яд, коим герцога Бирона отравить желали.
— Сие ваши выдумки, господин шут. И мне более с вами говорить не о чем.
Арайя думал уйти, но Пьетро задержал его:
— Погодите, сеньор. Я ведь вам не все сказал. Я не желаю вам зла, несмотря на то, что вы много раз покушались на мою жизнь. Но не заставляйте меня доносить на вас!
— Доносить? — Арайя побледнел.
Капельмейстер знал, как страшна в последнее время императрица в гневе. А его наверняка с тем похищением шута Пьетро Мира втянули в опасную игру. Де ла Суда работает на Волынского. А Волынский в последнее время против Бирона интригует. И сия интрига ничего хорошего сеньору Франческо не сулит.
— Именно так, сеньор Арайя. И мне надобно знать, кто вас надоумил меня похитить. Ведь это не вы послали ко мне Варвару Дмитриеву? И если вы просто все расскажете, то о вашем участии в заговоре будет забыто.
— Я не участвую ни в каком заговоре! Я музыкант, а не заговорщик! И прибыл я в Россию не для заговоров!
— Тогда скажите мне, кто вам приходил? И кто советовал меня похитить?
— Это был Жан де ла Суда!
Мира едва не закричал от радости. Де ла Суда! Конфидент Волынского! Вот она цепочка, о которой говорил Либман….
Год 1740, март. Санкт-Петербург. В Тайной розыскных дел канцелярии.
Ушаков лично вел допрос камердинера Волынского. Дело было слишком серьезное, чтобы кому-то его доверять. Тот говорил много и признавался во всем. Его лишь один раз на дыбу вздернули и он "запел". Но Ушакову был надобен "заговор противу государыни".
— А скажи мне, Иван, кто на дому у господина твоего собирался почасту?
— Дак многие бывали у него, ваше превосходительство. Мое дело малое. Холоп я барина моего. Чего я сделать то мог? — глотал слезы камердинер.
— Но кто более всего бывал в доме барина твого?
— Его сиятельство граф Мусин-Пушкин бывал часто
— Президент коммерц-коллегии? Топильский записал сие?
— Точно так, Андрей Иваныч! Записал. Президент коммерц-коллегии граф Мусин-Пушкин, — отозвался писавший пыточные сказки Топильский.
— Еще кто? Далее сказывай! — приказал камердинеру Ушаков.
— Часто бывали архитектор Петр Еропкин, офицер горного департамента Андрей Хрущев, адмирал Федор Соймонов, секретарь кабинетный Иоганн Эйхлер, да переводчик кабинета министров государыни Жан де ла Суда. Еще и статский советник Василий Татищев бывал почасту.
— И что говорили они про государыню?
— Дак много чего говорили. Я слышал как на даче у барина моего адмирал Соймонов царицу Мессалиной назвал.
— Мессалиной? — переспросил Ушаков. — Сие кто такая? Что за имя? Топольский?
— Не могу знать ваше превосходительство, — ответил тот.
— Мессалина сие женщина такая в Древности в Риме проживала. И известна была сия особа распутством своим, — пояснил холоп Волынского.
— А те про сие откель ведомо? — спросил Ушаков.