Кузница души
Шрифт:
Карамон засветился от удовольствия.
— Отличная мысль, Рейст! Когда мы начнем, как ты думаешь? — Он выглядел готовым хоть сейчас проломить дверь и устремиться в бой.
— Не так скоро, — ответил Рейстлин, охлаждая пыл брата. — Мне придется оставить школу. Мастера Теобальда удар хватит, если я хотя бы упомяну о чем–то подобном. Он думает, что магию можно применять разве что для разведения костра, если дрова мокрые. Нам не следует торопиться, брат, — проговорил он, видя, что Карамон начинает полировать меч. — Нам нужны деньги. Тебе нужен опыт. А мне нужно побольше заклинаний в моей колдовской книге.
— Конечно, Рейст. Прекрасная идея, и мы начнем, когда будем готовы, — Карамон отложил меч и неожиданно серьезно и взволнованно посмотрел на брата. — А что мы скажем Кит?
— Ничего. Пока не придет время, — сказал Рейстлин. Он помолчал, и затем прибавил с мрачной улыбкой: — И пусть она продолжает думать, что у меня нет способностей к магии.
— Конечно, Рейст. Если ты так хочешь, — Карамон не вполне понял это, но решил повиноваться, думая, что Рейстлин, как всегда, лучше знает, что делать. — А что насчет Таниса?
— Ничего, — тихо сказал Рейстлин. — Мы ничего не можем сделать. Он не поверит нам, если мы скажем что–то плохое о Кит, потому что не захочет поверить. Ты ведь не поверил бы мне, если бы я сказал какую–нибудь гадость о Миранде, правда? — спросил Рейстлин, и в голосе его слышалась легкая горечь.
— Нет, думаю, нет, — Карамон тяжело вздохнул. Он все еще считал, что его сердце разбито, хотя в настоящее время встречался с тремя девушками, по его последним подсчетам. — Но ведь что–то мы можем сделать?
— Мы будем следить за ней, братец. Очень внимательно.
8
Летние дни проходили незаметно за завесой дыма походных костров, облаков пыли, которую поднимали на дорогах бродяги–путешественники и утренних туманов, которые вились вокруг стволов валлинов подобно призракам.
Флинт оставался в постели, превратившись в удивительно покорного пациента, хотя он и ворчал как тридцать гномов сразу (по мнению Тассельхофа) и жаловался, что пропускает все веселье. Вообще–то он вел не самую скучную и тяжелую жизнь. Кендер был у него на побегушках. Карамон и Стурм по очереди навещали его после занятий с Танисом, чтобы продемонстрировать свежеприобретенные умения фехтования. Рейстлин приходил каждый день с новой порцией масла, и даже Кит иногда забегала к гному, чтобы развлечь его историями о стычках с гоблинами и людоедами.
Флинту было настолько уютно и удобно в своем новом качестве беспомощного больного, что Танис начал беспокоиться, не слишком ли гном наслаждается отдыхом. Боли в его спине и в ноге почти ушли, но было похоже на то, что гном больше не поднимется с постели.
Танис созвал друзей на совет, и вместе они придумали, как выманить Флинта из постели, «не используя взрывчатый порошок гномов–механиков», как выразился полуэльф.
— Я слышал, в Утехе приезжает новый кузнец, — объявил Тассельхоф как–то утром, взбивая гному подушки.
— Чего–чего? — Флинт выглядел испуганным.
— Новый кузнец, — повторил кендер. — Ну, этого следовало ожидать. Пошли слухи, что ты отправился на покой, отдыхать от дел.
— Ничего подобного! — с негодованием сказал гном. — Я всего лишь делаю небольшой перерыв. Чтобы поправить здоровье.
— Я слышал, это гном. Из Торбардина.
Оставив эту отравленную стрелу в ране, Тассельхоф упорхнул делать свой ежедневный обход Утехи, чтобы посмотреть, кто прибыл в город, и, что более важно, какие интересные вещи могут перекочевать в его карманы.
Следующим пришел Стурм, неся с собой горшок горячего супа, который прислала его мать. В ответ на нетерпеливые вопросы гнома Стурм сказал, что «слыхал что–то о новом кузнечном мастере, который переезжает в город», но добавил, что редко обращает внимание на слухи, и не смог сказать ничего более конкретного.
Рейстлин в этом отношении оказался более полезным; он снабдил гнома самой разной информацией о торбардинском кузнеце, заканчивая историей его клана, длиной и цветом его бороды и семейным положением, а также добавил, что главной причиной того, что кузнец выбрал Утеху, было то, что «он слышал, здесь уже давно не делалось хорошей работы по металлу».
Когда к Флинту после обеда, ближе к вечеру, зашел Танис, он был приятно удивлен (хотя не слишком сильно) увидеть Флинта в мастерской, разжигающего огонь в горне, который стоял холодным все лето. Гном все еще хромал (когда не забывал следить за походкой) и жаловался на боль в спине (особенно когда ему приходилось идти выручать Тассельхофа из очередной переделки). Но в постель он больше не слег.
Что касается торбардинского кузнеца, то он нашел, что воздух Утехи ему не подходит и раздумал переезжать. По крайней мере, так сказал Танис.
Лето было долгим и щедрым для утехинцев. Через город проходило много путешественников, такого числа за такое короткое время не видел никто. Дороги были относительно спокойны и безопасны. Разумеется, попадались воры и разбойники, но они были неотъемлемой частью любой дороги и воспринимались как легкое беспокойство, не более. Единственным значительным врагом путешественников была война, а в то время нигде на Ансалоне не велись войны, и никто не ожидал войн в ближайшем будущем. Ансалон жил в мире уже около трехсот лет, и все в Утехе считали, что мир спокойно продлится еще лет триста.
Точнее, почти все. Рейстлин думал иначе, и именно поэтому он решил выбрать в качестве главной своей цели изучение боевой магии. Это решение было основано не на детском идеализированном представлении о битвах как о чем–то славном и захватывающем. Рейстлин никогда не играл в войну, как играли другие дети. Ему не по нраву была мысль о военной жизни, и он не мечтал о самом процессе битвы. Его решение было расчетливым, сделанным после долгих размышлений, и в его пользу говорило одно: деньги.
Подслушанный разговор Китиары с человеком по имени Балиф сильно повлиял на планы Рейстлина. Он мог бы повторить тот разговор слово в слово, и почти каждую ночь он мысленно прокручивал его в своей памяти.