Квадраты шахматного города
Шрифт:
— Вам бы следовало сыграть так! — Майор быстро передвинул пешку противника на одну клетку назад, а стоявшую рядом фигуру вперед.
Несколько секунд мы молча смотрели на шахматную доску. Затем Майор что-то невнятно пробормотал и поднялся:
— На сегодня — достаточно.
Он повернулся ко мне и протянул руку.
— До свидания, сеньор Хаклют. Если удастся выкроить время до отъезда из Агуасуля, может быть, заедете к нам и познакомитесь поближе с системой наших радиопередач?
Я пожал ему руку.
— С удовольствием. Благодарю вас.
«Непременно воспользуюсь этим предложением», —
Может, здесь принимают желаемое за действительное. Система, если она вообще существовала и функционировала, вряд ли застрахована от ошибок. Взять хотя бы необходимость наряда полицейских для пресечения беспорядков на Пласа-дель-Сур в день моего приезда. На практике я не находил подтверждения теории Майора о тонком управлении. А если — и это меня особенно тревожило — правительство допускало такие вещи, как привлечение полиции, поскольку население ожидало от него нечто подобное? В таком случае можно предположить, что правительство запретило проведение митингов на Пласа-дель-Сур, отбивая в дальнейшем у народа всякую охоту в их участии.
Могло ли так быть на самом деле? Могло ли? Энжерс что-то говорил, что Вадос всерьез придерживается принципа, согласно которому правитель либо прислушивается к мнению общественности, либо становится его жертвой…
Я призвал себя к спокойствию. К числу неоспоримых фактов можно отнести лишь мое присутствие в Вадосе, специфику полученного мною задания, а также результаты собственных наблюдений. Однако и этого было вполне достаточно, чтобы сделать вывод, что в Агуасуле — вопреки торжественным заверениям Майора — действует не что иное, как авторитарный режим. Страной, достигшей успеха и процветания, правили со знанием дела, якобы не очень притесняя народ, который и не считал необходимым что-либо изменить.
Двадцать лет пребывания Вадоса у власти подтверждали успех теории, провозглашенной Майором или кем-то другим.
Но как вам нравится после этого формулировка «самая совершенная система государственного управления»?
8
— Итак, вы выступали вчера по телевидению, сеньор Хаклют? — услышал я спокойный, чуть глуховатый голос.
Я оторвал взгляд от газеты, которую просматривал за чашкой утреннего кофе в холле отеля: передо мной стояла Мария Посадор.
— Доброе утро, сеньора, — поднялся я и указал на свободное кресло рядом. — Совершенно верно. Вы видели передачу?
Она присела, не ответив на улыбку и не сводя пристального взгляда с моего лица.
— Нет, но слышала о ней. Смотреть телевизионные передачи в Агуасуле — дело опасное.
— Опасное?
Она кивнула.
— Вы — иностранец, и вас нельзя упрекать за это. Именно поэтому я считаю своим долгом сообщить вам кое-что.
Я тщетно пытался понять по выражению лица истинный смысл ее слов.
— Прошу вас, — сказал я, пожав плечами. — Я готов выслушать вас. Хотите сигарету?
— Если не возражаете, я буду курить свои.
Она достала из сумочки золотой портсигар. Я протянул ей зажигалку. Прикурив, она откинулась в кресле и посмотрела мне прямо в глаза.
— Вам известно, наверное, чем прославился наш министр информации и связи Алехандро Майор?
— Да, он получил признание как автор одной из теорий управления государством.
— Если бы только теории! — на какое-то мгновение сеньора Посадор не смогла скрыть досаду. — Сегодня это уже реальность, применяемый на практике метод, правления.
— Когда в студенческие годы я читал его книгу, мне казалось, он способен на большие свершения.
— Надеюсь, сеньор простит меня, если я замечу, что это было лет пятнадцать-двадцать назад. Не так ли? С тех пор многое изменилось. Вам стоило бы почитать последние книги Майора, хотя в них масса чисто технических моментов. Но, кажется, уже много лет ни один из его трудов не переводился на английский. Майор слишком увлечен своими обязанностями в Вадосе, да и к тому же его учение не представляет интереса для большинства англоязычных стран.
— Насколько я помню, он говорил там о достаточно общезначимых вещах.
— О, в какой-то мере это так… — Она стряхнула пепел. — Но… поговорим о вчерашней передаче. Она вам понравилась?
— Я нашел, что она хорошо сделана, прилично подобран фактический материал.
Большие глаза Марии Посадор изучающе смотрели на меня.
— Может быть, вы сможете уделить мне час времени, сеньор Хаклют? И если я не ошибаюсь в вас, то вам это покажется довольно любопытным.
Я никак не мог понять, к чему она клонит.
— Если вы хотите доказать мне, что вчера в телестудии говорили чепуху, то ошибаетесь, — сказал я.
Она устало улыбнулась какой-то вымученной улыбкой и внезапно сделалась похожей на девочку.
— О нет! Уверяю вас, это не входит в мои намерения.
Для меня все связанное с этой женщиной по-прежнему оставалось загадкой. Почему она поддерживала дружбу с Сэмом Фрэнсисом? Почему Энжерс настоятельно предостерегал меня от общения с ней? Почему она только говорила о несправедливости по отношению к Тесолю, но не пожелала заплатить за него денежный штраф? Но тут неожиданно я понял, что, пытаясь найти подход ко мае, она совершенно не прибегала к своему женскому обаянию, которым, бесспорно, была наделена. Она вела себя со мной по-деловому, как мужчина с мужчиной.
— Хорошо, — согласился я. — Один час.
Она с облегчением встала, и мы вышли из отеля. У тротуара стоял большой лимузин. Она достала из сумочки ключи и жестом пригласила меня занять место в машине. Я заколебался, вспомнив, что за мной могут следить. Заметив это, она снисходительно улыбнулась и протянула золотой брелок с ключами.
— Хотите, можете сесть за руль.
Я отрицательно покачал головой.
Машина прямо-таки летела. Казалось, мы только покинули отель, как сразу же оказались на окраине Вадоса, в самом фешенебельном его районе, где виллы утопали в зелени садов. Когда машина свернула в боковую аллею, вдоль которой тянулись прекрасные пальмы, сеньора Посадор нажала какую-то кнопку на щитке. Раздался зуммер, и я увидел, как кованые ворота перед въездом к одному из домов отворились, словно по мановению волшебной палочки. Автомобиль проскользнул в них. Она снова нажала на кнопку, и ворота бесшумно закрылись за нами. Машина остановилась перед густыми зарослями темно-зеленого кустарника, в которых исчезала узкая дорожка.