Квантовая модель атома. Нильс Бор. Квантовый загранпаспорт.
Шрифт:
Бор не ограничивался принятием в центр некоторых преследуемых ученых. Его международные контакты, особенно с фондом « Рокфеллер», также позволили ему помогать ученым получить должность в других странах, ввиду ограниченных возможностей Дании. Одним из способов поддержки было предоставление гранта на годичное исследование. Таким образом, для ряда ученых Копенгаген стал трамплином.
Одна из самых показательных историй случилась с Энрико Ферми и его супругой. В 1938 году итальянский физик получил Нобелевскую премию за свою работу с нейтронами и, конечно же, собирался в Стокгольм. Итальянские власти, которые вслед за немецкими издали в том году первые антисемитские законы (затрагивавшие Лауру Ферми), не могли запретить Ферми присутствовать на церемонии награждения, но установили строжайшее наблюдение за парой. Чтобы не вызвать подозрений, супруги
В своей антисемитской речи сам Гитлер признавал, что его кампания может повредить немецкой науке:
«Если увольнение еврейских ученых будет означать уничтожение современной науки в Германии, на некоторое время нам придется смириться с Германией без науки».
Германия была не единственным местом, где в 1930-е годы ученые оказались под угрозой из-за преследований евреев и инакомыслящих. Сталин начал осуществлять зачистки и ограничивать передвижение советских исследователей в тот же период.
Одним из первых бежал Георгий Гамов. В 1933 году он вернулся в Советский Союз, но власти запретили ему поездку в Брюссель на Сольвеевский конгресс. Вмешательство Бора стало решающим: он поручился советским властям, что Гамов вернется на родину. К разочарованию самого Бора, ситуация сложилась не так, и после конгресса Гамов уехал в США, где попросил политического убежища. Возможно, поэтому в случае с Петром Капицей (1904-1984) все произошло по-другому. После десяти лет работы в Великобритании и назначения директором новой лаборатории физики низких температур, которую Резерфорд построил для него в Кавендише. Капица был вынужден остаться в Советском Союзе и не вернулся в Кембридж после летних каникул 1934 года. Вмешательство физиков, разделявших марксистские взгляды, например Поля Дирака, не дало результата. Капице так никогда и не позволили покинуть страну.
Петр Капица (слава) рядом с Николаем Семеновым, лауреатом Нобелевской премии по химии 1956 года. Борис Кустодиев, 1921 год.
Всего Германию покинули около 1500 ученых, 15 из них получили Нобелевскую премию в годы изгнания.
Перед лицом трагедии преследования режимом Гитлера некоторые предпочли иной путь. Макс Планк и Вернер Гейзенберг — самые примечательные примеры, по крайней мере в истории физики. Они оба противопоставили свой патриотизм правам человека, несмотря на свое несогласие с нацистами. Они помогали Германии выиграть войну, но они делали это больше для того, чтобы избежать нового унижения своей страны, чем из симпатии режиму.
В первые месяцы войны Дания могла занимать центральную роль в спасении изгнанников, но нейтралитет, который она соблюдала в Первой мировой войне, на этот раз был невозможен. В апреле 1940 года немецкие войска захватили эту маленькую скандинавскую страну, чтобы «охранять ее нейтралитет». Это больше походило даже не на аннексию, как в случае с Австрией или с Польшей, а на косвенный контроль страны нацистами.
Эта ситуация затянулась до 1943 года, когда датское правительство отказалось объявить чрезвычайное положение и наказать противников нацизма. Германия получила полную власть над Данией, и положение изменилось к худшему. Если до того времени антисемитские законы не означали неминуемой угрозы, то теперь уже никто не был в безопасности — даже Бор и Маргрет, имевшие еврейские корни. Они оба бежали из Дании 29 сентября 1943 года. До последнего Бор мог продолжать работать в своем институте. Часть его исследований сосредоточилась на недавно открытом делении ядра и возможности найти практическое применение этому источнику энергии, что поначалу было совсем не очевидно.
В октябре 1941 года немцы организовали конгресс по астрофизике в Копенгагене, на котором присутствовали несколько физиков, среди них Гейзенберг. Бор был в числе приглашенных, но отказался участвовать в этом мероприятии. Встреча двух старых друзей и коллег все же состоялась, хотя и в очень напряженной обстановке. Бор был пострадавшим от захвата Дании, а Гейзенберг был немцем, который не выступил публично и открыто против режима Гитлера. В тот момент старая дружба омрачилась чрезвычайными военными обстоятельствами.
Осознавая, что их разговор может прослушиваться, Бор и Гейзенберг отправились на прогулку по садам резиденции «Карлсберг». О чем они говорили эти несколько минут, неясно, и в научной фантастике данный эпизод используется в качестве повода для всяческих предположений. Известно лишь, что Бор вернулся с этой короткой встречи рассерженным и отношения ученых серьезно пострадали от многолетнего разрыва, сохранившегося даже после окончания войны.
Предположения относительно этой встречи касаются того, обсуждали ли физики создание атомной бомбы, и если так, то что знал каждый из них о его технической осуществимости? Вероятнее всего, в разреженной обстановке взаимного недоверия разговор состоял из незаконченных фраз и был полон недопонимания. Одной из тем, которые витали в воздухе того времени, стала тема моральной ответственности ученых ввиду их сотрудничества с военными.
В начале 1943 года, незадолго до своего бегства, Бор получил письмо из Англии в формате, характерном для шпионских фильмов, — почти микроскопическую пленку, спрятанную в ключе. В письме Чедвик предлагал ему эмигрировать в Beликобританию и принять участие в «Мауд Коммити». Этим кодовым словом был назван британский проект разработки оружия на основе ядерной энергии. Тогда Бор предпочел работать в Дании, полагая, что там он сможет лучше противостоять нацистскому режиму. Но когда положение стало нестерпимо опасным для Боров, они бежали в Швецию, где Маргрет оставалась до конца войны. Нильс отправился в Англию на военном самолете. Там его встретили Чедвик и представители британского правительства, которые познакомили его с достижениями в области сооружения атомной бомбы.
Конгресс в Копенгагене. В первом ряду слева направо: Клейн, Бор, Гейзенберг, Паули, Гамов, Ландау и Крамере, 1930 год.
Бор с Эйзенхауэром (в центре) и Генри Фордом II на вручении премии «Атомы во имя мира», 1957 год.
Ученый с Елизаветой II, май 1957 года.
В самом начале войны американцы и британцы образовали соответствующие комитеты по изучению возможности создания урановой бомбы. Сперва это были небольшие проекты, но в 1942 году стало ясно, что программа возможна только в промышленном масштабе. С учетом многочисленных технических сложностей очищение урана и полония требовало огромных установок. Так британцы решили объединить усилия с американским проектом.
В декабре 1943 года Бор переехал в США, где ему вручили новые документы. Теперь его звали Николас Бейкер, и рядом с ним всегда был телохранитель. Проект Манхэттен уже вовсю развивался, так что вклад Бора стал скорее вкладом отца семейства, который привнес надежность и доверие в атомную и ядерную программу, разработанную многими его учениками и друзьями, которых он знал по Копенгагену.
Главной заботой Бора в 1944 году и в начале 1945 года было использование всех своих политических связей, чтобы напомнить об ответственности в случае успеха проекта Манхэттен, то есть если атомная бомба будет создана. Центральная идея Бора заключалась в том, что ядерная энергия должна стать инструментом установления мира во всем мире, и следовательно, не может быть секретов между американскими, британскими и советскими учеными. Хотя непосредственным врагом на тот момент был Гитлер, несложно предвидеть, что в конце войны назрел другой конфликт — между западными союзниками и Советским Союзом. Бор твердо верил, что этого удастся избежать, если установить полное доверие между обоими блоками.