Квартал Тортилья-Флэт. Гроздья гнева. Жемчужина
Шрифт:
– Может, собаки пойдут со мной? — жалобно сказал он. — Я им скажу, чтобы в церковь они не заходили.
Но друзья были неумолимы.
– Нет, — сказал Дэнни. — Вдруг они все-таки туда заберутся? Мы посторожим их тут.
– Им это не понравится, — тоскливо сказал Пират. — Им будет грустно. — Он повернулся к собакам, сидевшим в своем углу. — Вы останетесь здесь, — сказал он. — Вам вредно ходить в церковь. Побудьте с моими друзьями, пока я не вернусь.
Тут он поспешно вышел и закрыл за собой дверь. Немедленно в доме раздался оглушительный вой и лай. Только
Шагая по улице, он чувствовал, что без собак стал нагим и беззащитным. Словно его лишили зрения или слуха. Ему было страшно идти по улице одному. Кто угодно мог напасть на него. И все-таки он храбро прошел по городу до церкви Сан-Карлос.
Служба еще не начиналась, и двери были открыты настежь. Пират омочил пальцы в мраморной чаше со святой водой, перекрестился, преклонил колени перед святой девой, вошел в церковь, поклонился алтарю и сел. Внутри было довольно темно, но на высоком алтаре пылали свечи. И в приделах перед статуями святых тоже мерцали огоньки свечек, поставленных прихожанами. Сладко пахло старым ладаном.
Сперва Пират смотрел на алтарь, но он был слишком величествен, слишком свят, чтобы о нем можно было долго думать, слишком недоступен для бедняка. Его глаза искали чего-нибудь потеплее, чего-нибудь не столь пугающего. И вдруг он увидел перед статуей святого Франциска красивый, совсем золотой подсвечник, а в нем — высокую зажженную свечу.
Пират взволнованно вздохнул. И хотя церковь наполнилась людьми, хотя двери закрылись, служба началась и Пират делал все, что положено, он ни на минуту не мог отвести взгляда от своего святого и от подсвечника. Подсвечник был такой красивый. Невозможно было поверить, что это он, Пират, подарил его. Он всматривался в лицо святого, стараясь угадать, понравился ли святому Франциску этот подсвечник. И он был уверен, что статуя иногда чуть-чуть улыбается, как улыбаются те, кто думает о чем-нибудь приятном.
Наконец началась проповедь.
– Наша церковь приобрела новое прекрасное украшение, — сказал отец Рамон. — Один из детей ее пожертвовал золотой подсвечник во славу святого Франциска.
Тут он рассказал о больной собаке, и нарочно рассказывал очень сухо. Он оглядывал своих прихожан, пока не заметил, что они начали улыбаться.
– В этом нет ничего смешного, — сказал он тогда. — Святой Франциск так любил животных, что даже проповедовал им.
Тут отец Рамон рассказал о злом волке из Губбио, и о двоих голубках, и о сестрах-жаворонках. Пират смотрел на него и удивлялся тому, что слышал.
Внезапно у входа послышалась какая-то возня. Раздался яростный лай и царапанье. Дверь распахнулась, и в церковь ворвались Пушок и Рудольф, Энрике, Пахарито и Сеньор Алек Томпсон. Они повели носами и, пихая и толкая друг друга, кинулись к Пирату. Они прыгнули на него, тявкая и радостно повизгивая. Они накатились на него, как волна.
Священник умолк и строго повернулся в их сторону. Пират беспомощно бросил на него взгляд, полный смертельной муки. Значит, все оказалось напрасно, и кощунство свершилось.
Тут
– Уведи собак, — сказал священник. — Пусть подождут снаружи, пока мы кончим.
Пират смущенно и виновато выпроводил собак из церкви.
– Это нехорошо, — сказал он им. — Я сержусь на вас. Мне стыдно за вас.
Собаки прижимались к земле и жалобно повизгивали
– Я знаю, что вы сделали, — сказал Пират. — Вы покусали моих друзей, вы разбили окно и вот прибежали сюда. Теперь сидите тут и ждите, грешные собаки, собаки-богохульники.
Он оставил их, полных горя и раскаяния, и вернулся в церковь. Прихожане, все еще смеясь, поворачивали головы и смотрели на него, и, добравшись до своего места, он сжался, стараясь стать совсем незаметным.
– Не огорчайся, — сказал отец Рамон. — Не грешно снискать любовь своих собак и не грешно любить их. Послушай, как любил святой Франциск зверей и птиц, — и он рассказал про доброго святого еще несколько историй.
Пират перестал смущаться. Губы его зашевелились.
«Ах, — подумал он, — если бы собаки могли слышать отца Рамона. Им было бы приятно узнать все это!»
Когда проповедь кончилась, в его ушах по-прежнему звучали рассказы священника. Он машинально крестился и преклонял колени, но не слышал службы. Как только она кончилась, он кинулся к двери и первым вышел из церкви. Собаки подошли к нему, все еще грустные и пристыженные.
– Пошли! — крикнул он. — Я хочу вам кое-что рассказать.
Он побежал вверх по склону к сосновому лесу, а собаки бежали рядом, прыгая и резвясь. Когда Пират наконец добрался до опушки, он не замедлил шага и остановился только на узкой прогалине между соснами, где ветви смыкались над головой, а стволы вздымались рядами, словно Коломны. Несколько секунд он растерянно смотрел по сторонам.
– Я хочу, чтобы все было совсем так же, — сказал он. — Вот если бы вы были там и слышали, как говорил отец Рамон! — Он положил один камень на другой. — Вот это статуя, — объяснил он собакам и воткнул в землю прутик. — А прямо вот тут — подсвечник со свечой.
На прогалине царил мягкий полумрак и воздух был напоен сладким запахом смолы. Деревья чуть слышно шептались под легким ветерком. Пират приказал:
– Энрике, садись вот сюда. А ты, Рудольф, сюда. Пушок сядет вот тут, потому что он самый маленький. Пахарито, дурачина, садись вот сюда и веди себя смирно. Сеньор Алек Томпсон, не смей ложиться!
Он усадил собак в два ряда — двух впереди, а трех сзади.
– Сейчас я вам все расскажу. Вас простили, хоть вы и вломились в церковь. Отец Рамон сказал, что на этот раз это не кощунство. А теперь слушайте внимательно. Я буду вам рассказывать.
Собаки смирно сидели на своих местах и не спускали с него глаз. Сеньор Алек Томпсон помахивал хвостом, но Пирату это не понравилось.
– Тут не место для таких вещей, — сказал он. — Святой Франциск не рассердился бы, но я не хочу, чтобы ты вилял хвостом, пока слушаешь. А сейчас я расскажу вам про святого Франциска.