«Ла»-охотник. В небе Донбасса
Шрифт:
И, разумеется, все полковые «ловеласы» сразу приняли охотничью стойку и кружили вокруг дам, словно замотивированный менеджер по продажам у первого клиента.
Гаджиев выставил напоказ новенький орден, натер его так, что тот горел, подобно маленькой звезде. Надраенные до зеркального блеска сапоги сияли, едва не заглушая свет ордена, а вонь от вылитого на Тимура пузырька одеколона, должно быть, уже одолела всю мошкару в округе. Лабудько выглядел скромнее, но толщина выступающего на добрый сантиметр подворотничка заставила бы удавиться
Но всех побил Иванов. По такому поводу он тоже приоделся, нацепив сберегаемую для торжественных случаев фуражку с золотистым «крабом» и длинным, плоским козырьком. Хромовые сапоги, спущенные книзу и сжатые в гармошку так, что издалека их можно было принять за ботинки, горели на нем огнем. Звезда героя и три ордена указывали в нем явного фаворита.
Корреспонденток было две – Настя и Рая. Две молодые девчонки, труженицы фотоаппарата и печатной машинки. Высокие, стройные, красивые. Раю уже окружили ухажеры, и она вяло отбивала их лихие кавалерийские атаки, Настя брала у Саблина интервью…
– Вы, главное, акцент правильно поставьте, – беспокоился Виктор, – что истребители «Як-1» и «Як-9» превосходят новейшие немецкие истребители в маневренности. Но маневренность хороша в обороне, а нужно самим навязывать агрессивный бой…
Настя задумчиво кивала головой, начинала что-то править, снова черкала. Виктор смотрел, как она ловкими, лаконичными движениями выводит буквы, и любовался ее руками. Видимо, что-то не получалось, девушка сердито хмурила широкие брови, задумчиво грызла кончик карандаша, черкала в блокноте. Наконец она отбросила со лба непослушную прядь волос и устало улыбнулась.
– Кажется, получилось! – Голос у нее был мягкий, певучий. Она вся была такая тоненькая, высокая, с нежным и прекрасным лицом и огромными серыми глазами, что перед ней хотелось упасть на пол и завилять хвостом. А еще лучше затащить в койку.
– Дайте-ка, – не дожидаясь ответа, Виктор взял у нее блокнот и вчитался в исписанные мелким красивым почерком листки. В принципе написано было неплохо, но некоторые фразы драли глаз.
– Его бесстрашие и высокое летное мастерство, – пафосно затянул он. – Выбросьте. Выбросьте и никогда не вставляйте. Или вот… «наземные войска высоко оценили подвиг летчика». Это вообще ни в какие ворота! Уберите!
– Но почему? – обиделась за свою работу Настя. – Это же правда. И товарищи ваши говорили, и командир…
– Я вам скажу одну банальную вещь. Совершенный подвиг – это, как правило, следствие чьей-то ошибки или некомпетентности. И то, что мне пришлось одному драться с толпой «Фоккеров», говорит о том, что мы прое… э-э-э… где-то ошиблись. Так не должно было быть…
– Но так можно очернить или принизить почти все, – девушка сердито нахмурила брови, – о чем тогда писать?
– Ладно, остальные подвиги можете оставить, а мой уберите!
Она фыркнула, потом захихикала. Глядя на нее, рассмеялся
– А вообще, – добавил Саблин, – лучше бы вы вместо интервью этого ненужного написали бы рекомендации молодым летчикам. Ну там… что с «Фоккером» лучше не ходить в лобовые, что он быстро перекладывается с крыла на крыло. Что легко и быстро входит в вираж, а вот виражит плохо…
– Впервые вижу такого скромника. – Настя мягко засмеялась. – Обычно ваш брат нагл до безобразия и про свои подвиги может рассказывать долго.
– Видите ли, я женат, – усмехнулся он. – В моем случае хвастаться совершенно бессмысленно…
– Про женат я заметила, – прыснула Настя. – А вот насчет остального вы мне открыли глаза…
Они хохотали долго и так заразительно, что Рая, раздающая Иванову многообещающие улыбки, обернулась и сердито поджала губы…
Корреспондентки пробыли всего полдня. Пообщались с летчиками, взяли несколько интервью, сделали несколько фотографий, построили глазки, послушали комплименты и уехали. Их визит быстро заслонило другое, насущное…
В кабине тянуло гарью. Земля, покрытая дымом и пылью, просматривалась отвратительно, и Виктор невольно проникся уважением к штурмовикам. Как они в таких условиях отличают свои войска от чужих, он не представлял.
– Я Волга! Я Волга! – истерически орал наводчик станции наведения. – Все истребители ко мне! Все истребители ко мне! Срочно сюда! – «Ольха» – дивизионная станция наведения почему-то молчала, зато темперамента «Волги» хватало на троих…
Слева ниже Виктор увидел только пятерку «Илов», которые, отработав, неторопливо уходили домой. Потом в дымке проступили мелькающие силуэты дерущихся самолетов. Шестерка наших «Яков» сражалась против восьми «мессеров».
– Я Сокол-одиннадцать, – эфир разорвал чей-то резкий, гортанный голос, – вижу противника. Атакую!
Справа показалась еще одна шестерка наших истребителей и с ходу кинулась в свалку. Немцы не испугались, и бой вскоре превратился в гигантскую воздушную карусель, потихоньку уползающую на север.
– Я Волга, – продолжала надрываться станция наведения, забивая эфир и не давая сказать ни слова. – «Яки» надо мной, вы кто? «Яки», почему не в бою! Доложите, блядь, позывной!
Егоров заволновался и стал разворачивать в сторону боя. Воздушная карусель уже потеряла прилично высоты и сильно сместилась к северу.
– Командир, погоди! – Виктору, которому такое поведение немцев очень не понравилось, удалось влезть в эфир. – Они, похоже, что-то затевают.
Комэск послушался. Он заложил плавный вираж, словно пытаясь разглядеть, что же таится в глубине вражеской территории. «Волга» по-прежнему надрывалась, то угрожая, то комментируя и давая советы бьющимся истребителям. Когда он наконец затыкался, эфир тут же забивал «Гранит», командующий штурмовиками. В наушниках стоял гвалт и ор. От этого шума разболелась голова, хотелось выключить приемник ко всем чертям…