«Ла»-охотник. В небе Донбасса
Шрифт:
Глава 2
День, забитый учебой под завязку, заканчивался. Остались позади длительные занятия по тактике, набившие оскомину, многократные тренажи на земле и нудные предполетные инструктажи, разбавленные учебными полетами. Но короткие минуты, проведенные в небе, вновь сменялись разборами полетов, инструктажами, тренажером и лекциями. Полк готовился к боям, натаскивая молодежь, слаживая подразделения.
С аэродрома возвращались пешком. Дорога от аэродрома, сплошь зеленая от разросшегося спорыша, была мягкой. Недавний дождь прибил всю пыль, освежил воздух, и идти было легко и приятно. Легкий ветер шумел листвой, нагоняя прохладу и остужая натруженную за день голову. А поработать Саблину
Как Шубин и обещал, оба они оказались у Виктора в звене. Оба пришлись «ко двору». Молчаливый, спокойный Остряков и шебутной Славка Ларин, вечно ищущий приключения и находящий неприятности. Он вообще в некотором роде был уникальный человек: в первый день пребывания в полку умудрился оказаться под домашним арестом, и этим же вечером человека, подозрительно похожего на Ларина, видели в кино, а после у дома одной красивой, но морально нестойкой молодухи. Палыч выразился про него кратко и емко: «Прохиндей, наплачемся с ним!»
Так и вышло. Шубин от вида Славки зеленел и стачивал от злости зубы, Прутков же, наоборот, почему-то возлюбил его, как родного сына. А крайним был Виктор, регулярно получавший по голове за Славкины залеты. Он потом отыгрывался на Ларине, но тому было как с гуся вода. Но вообще Славку в полку полюбили. Он был добрый, веселый, любитель песен и розыгрышей, ради красного словца не щадящий никого. И к тому же летчик от бога. Жаль, что к занятиям по тактике он относился с явной прохладцей, без энтузиазма.
Зато радовал Остряков. С ним Саблин тогда здорово угадал – парень схватывал все буквально на лету, весьма недурно пилотировал и, в общем, подавал надежды. Жаль, что с таким ведущим, как Ларин, выжить ему будет непросто…
Соломин обогнал растянувшееся змейкой звено, нагнал Виктора и, весело ухмыляясь, протянул несколько ранних, еще неспелых черешен.
– Вкусная штука, – сказал он, выплевывая косточки, – я и не знал, что такое тут растет. Девчонки наши где-то промыслили. Слыхал новость? Наш полк переводят!
– Да иди ты, – не поверил Саблин. Рябченко навострил уши.
– В штабе шептались, – обиделся Лешка, – я слышал. Вот только еще неизвестно куда.
– Вот бы на Кубань, – размечтался Колька, – там сейчас самые бои…
Саблин и Соломин посмотрели на него, как на опасного душевнобольного.
– Тяжелый случай, – сказал Лешка.
– Пациент нуждается в амбулаторном лечении, – добавил Виктор.
– Чего вы? – удивился Колька. – Вон, вчера же замполит рассказывал. Немцев там лупят и в хвост и в гриву, а мы тут штаны протираем. Раз в неделю вылетаем на перехват, и то… – После того как Николаю засчитали сбитый «Юнкерс», он рвался в бой. Известия о воздушных боях на Кубани, появляющиеся в прессе заметки об отличившихся в этом сражении летчиках влияли на него, словно звук боевой трубы на старого рыцарского коня. Он едва не рыл землю копытом. Вдобавок ему до сих пор задерживали присвоение офицерского звания, что при обилии новичков – младших лейтенантов сделало его немного нервным.
– Вчера читал, – добавил Рябченко, – что капитан Покрышкин сбил десять самолетов. За три недели боев, представляете? Уж ты бы, командир, насшибал никак не меньше…
– Покрышкин, – Виктор задумался, – гм, интересно.
– Ты его знаешь? – удивился Лешка.
– Ну как сказать. В марте сорок второго мельком видел, когда их полку «МиГи» передавали. У меня тогда сбитых больше, чем у него, было. Хе. Силен мужик, столько наколошматить. А ты, Коля, не боись. На твой век войны хватит. Хлебнешь еще через край, – успокоил ведомого Виктор.
– Я не боюсь. Я только понять не могу. Там народ сбивает, а мы тут сидим.
– Надо пополнение в строй ввести, – пояснил Соломин, – думаешь, чего уже вторую неделю занятия идут? Полк к боям готовят. Потери-то большие были.
Новость о Покрышкине не шла у Виктора из головы. Получается, что известный в его прошлом ас становится знаменитым и в этом мире. Так может, это и есть тот самый мир? Или нет? Ответов на эти вопросы пока не было…
…Штабные, как водится, наврали. Полк никуда не перевели. Его просто перебазировали в другое место – километров на пятьдесят ближе к Ростову, на прифронтовой аэродром неподалеку от Новошахтинска. Раньше это было колхозное поле, но затем его укатали и засеяли травой, и из всех ранее встреченных Виктором военных аэродромов этот оказался самым ровным и просторным. Он был уже прочно обжит. В рощице, расположенной у западной оконечности летного поля, укрытые маскировочными сетями проглядывали горбатые спины и широко разнесенные тумбообразные шасси штурмовиков. «Илы» были здоровущие, и на их фоне юркие «Яки» казались маленькими и хрупкими.
Расположились без всякого намека на комфорт. Изначально летчиков поселили в чудом уцелевшем здании местной школы. Разместиться там толком было негде, отсутствовала мебель – классы поражали абсолютной пустотой. Было вынесено буквально все, что имело хоть какую-то ценность или могло гореть. Пришлось укладываться прямо на полу. Стекол в окнах тоже не было, чем сразу же воспользовались комары, наполнив помещение кровожадным звоном.
Первая ночь на новом месте запомнилась надолго.
Разбудил Виктора жуткий грохот. Он подпрыгнул спросонья, пытаясь понять, в чем же дело. Земля содрогалась, пол ходил ходуном, и где-то неподалеку оглушительно рявкало, больно отдаваясь в ушах. Комната была залита светящим в окно мертвенным желтым светом. В этом свете Виктор увидел перекошенные страхом лица своих однополчан. С потолка сыпалась штукатурка, вокруг густо висела пыль.
С неба послышался свист. Противный, всепроникающий, он буквально рвал барабанные перепонки, заставляя тело вжаться, врасти в деревянный пол школы. Кто-то громко взвизгнул и кинулся к распахнутому окну.
– Лежать, – заорал Виктор, не узнавая собственный голос, – лежать!
Рвануло совсем рядом, вновь ударив по ушам, и с грохотом в комнату ввалилась оконная рама. Здание вздрогнуло, по стенам словно простучали горохом, и сознание с запозданием опознало визг разлетающихся осколков. Потом грохнуло еще и еще, но эти взрывы были уже дальше. Наступила тишина, лишь с неба доносился раздражающий гул чужих моторов. Он гудел, зудел в недосягаемой ночной темени смертельно страшным комаром, и это противное «у-у-у» отбивало всякое желание спать. Зенитки молчали, а значит, прогнать этого «комара» не мог никто.
Бомбежка оказалась практически безрезультатной, никого не убило и не ранило, но утром весь полк имел измятый вид и моментально, под шуточки и усмешки летчиков-штурмовиков, принялся переезжать в лесок у аэродрома. В землю вонзились лопаты, топоры, все, что можно было собрать, но к концу дня полк зарылся в землю. Землянок нарыли много, как никогда: в лесу для рядового состава полка вырыли четыре большие, каждая человек на тридцать, для летного состава поменьше – поэскадрильные. Вырыли также здоровенную землянку для штаба и накопали щелей на случай бомбежки. Штурмовики над всеми этими предосторожностями лишь посмеивались, но они, видимо, к таким бомбежкам уже привыкли, а разубеждать Шубина было бесполезно…