Лабиринт

Мосс Кейт

Пеллетье уже не мог даже кивнуть. При каждом вздохе в груди у него словно свистел осенний ветер.

Совершенный стал читать из Евангелия от Иоанна.

— «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. И Тот, кто был Словом, был с Богом с самого начала…»

Когда он дошел до слов: «И вы узнаете истину, и истина сделает вас свободными», рука Пеллетье вдруг дернулась на покрывале. Глаза широко раскрылись.

— Vertat, — прошептал он. — Да, истина.

Элэйс

испуганно схватила его за руку, но отец уходил. Она слышала, что катар говорит все быстрее, боясь, что не успеет закончить обряд.

— Он должен произнести последние слова, — предостерег он Элэйс. — Помогите ему.

— Paire, ты должен… — Горе лишило ее голоса.

— За всякий грех… мной совершенный… словом или делом… — прохрипел он, — я… я прошу прощения перед Богом и Церковью… и всеми присутствующими здесь.

Не скрывая облегчения, Совершенный возложил ладони на голову Пеллетье и поцеловал его в лоб. У Элэйс перехватило дыхание. Лицо отца преобразилось под благодатью утешения, выражая невиданное облегчение. Это был миг постижения тайны и просветления. Душа его была теперь готова покинуть страдающее тело и державшую его землю.

— Дух его подготовлен, — проговорил Совершенный.

Элэйс кивнула и подсела к отцу, держа его за руку. Виконт Тренкавель взял вторую. Пеллетье лежал недвижим, но, видимо, почувствовал их присутствие.

— Мессире?

— Я здесь, Бертран.

— Каркассона не должна пасть.

— Даю тебе слово, честью, любовью и долгом, связывавшими нас много лет, я сделаю все, что в моих силах.

Пеллетье попытался поднять руку с покрывала:

— Служить тебе было честью для меня.

Элэйс видела, что глаза виконта полны слез.

— Это я должен благодарить тебя, старый мой друг.

Пеллетье чуть приподнял голову:

— Элэйс?

— Я здесь, отец, — поспешно отозвалась она.

Все краски уже покинули его лицо, кожа под глазами отвисла серыми складками.

— Ни у кого никогда не бывало такой дочери.

Он, кажется, вздохнул, и душа покинула его тело. Тишина.

Мгновение Элэйс не двигалась и не дышала. Потом горе, копившееся в груди, переполнило ее, выплеснулось наружу, и она разрыдалась.

ГЛАВА 59

В дверях появился солдат:

— Виконт Тренкавель?

Тот обернулся:

— Что там?

— Поймали вора, мессире. Крал воду на площади.

Виконт знаком показал, что идет.

— Госпожа, я должен тебя покинуть.

Элэйс кивнула. У нее уже не осталось слез.

— Я позабочусь, чтобы его похоронили с почестями, подобающими его положению. Он был доблестным воином, мудрым советчиком и верным другом.

— Его вера не требует этого, мессире. Плоть — ничто. Дух его уже удалился. Он бы хотел, чтобы ты думал только о живых.

— Тогда считай, что я делаю это ради себя, желая оказать ему последние почести, достойные любви и уважения, которые я испытывал к твоему отцу. Я прикажу перенести тело в капеллу Святой Марии.

— Он счел бы честью для себя такое выражение твоей любви, мессире.

— Не прислать ли кого-нибудь посидеть с тобой? Без твоего супруга я обойтись не могу, но сестру? Или женщин, чтобы помочь обрядить покойного?

Элэйс вскинула голову, только сейчас вспомнив, что ни разу не подумала о сестре. Забыла даже известить ее о болезни отца…

— Я сама схожу за сестрой, мессире.

Она поклонилась, провожая его, и отошла от двери. Не было сил оставить отца. Она сама начала обряжать тело. Приказала перестелить постель, унести и сжечь зараженное белье. Потом, с помощью Риксенды, приготовила свивальники и погребальное миро. Сама обмыла тело и расчесала волосы, чтобы и в смерти он выглядел достойно, как при жизни.

Постояла еще немного, глядя в опустевшее лицо.

«Больше тянуть нельзя».

— Передай виконту, что тело готово и его можно перенести в капеллу, — попросила она Риксенду. — А я скажу сестре.

На полу перед дверью Орианы спала Жиранда.

Элэйс перешагнула ее и открыла дверь. Сегодня она была не заперта. Ориана одна спала на ложе за откинутым занавесом. Ее черные кудри рассыпались по подушке, а кожа в бледном рассветном полумраке казалась молочно-белой. Элэйс не понимала, как она может спать.

— Сестра!

Ориана мгновенно открыла зеленые кошачьи глаза. На ее лице тревога сменилась удивлением, а удивление — обычным пренебрежением.

— Я принесла дурную весть, — сказала Элэйс.

Голос был мертвым, холодным.

— Нельзя ли с ней подождать? Еще не звонили примы!

— Нельзя. Наш отец…

«Могут ли такие слова быть правдой?»

Элэйс глубоко вздохнула, собираясь с силами.

— Наш отец умер.

— Как? Как он умер?

— И тебе больше нечего сказать? — поразилась Элэйс.

Ориана вылетела из постели:

— Говори, от чего он умер?

— От болезни. Все случилось быстро.

— И ты была с ним до конца?

Элэйс кивнула.

— А меня позвать не догадалась? — злобно спросила Ориана.

— Прости, — прошептала Элэйс. — Все было так быстро. Я понимаю, что надо было…

— Кто еще был с ним?

— Тренкавель, наш господин, и…

Ориана не упустила ее заминки.

— Но отец покаялся в грехах и принял последнее причастие? — резко спросила она. — Церковь приняла его?

— Отец не остался без духовного утешения, — проговорила Элэйс, тщательно выбирая слова.