Лабиринты чувств
Шрифт:
«Наверное, тут похороны, — подумал он. Вдвойне несчастная семья: потерян» близкого именно в тот день, когда у остальных — праздник! Может, я смогу чем-то помочь?»
В саду стояла белая деревянная беседка. В ней вокруг стола расселось скорбящее семейство.
А на столе неподвижно лежал рослый молодой парень с закрытыми глазами.
«Лет двадцать ему, не больше», — подумал Квентин, и на сердце у него стало еще тяжелее.
— Соболезную вашему горю, — тихо произнес он, снимая шляпу.
На него едва взглянули. Все были слишком погружены в свои переживания.
Средних лет женщина, видимо, мать, уронила голову парню на грудь. Она больше не могла плакать и только судорожно вздрагивала время от времени:
— Мой мальчик! Моя надежда!
Девушки, сестры, обнявшись, голосили:
— О, Джонни, Джонни, как же теперь быть! Какой ужас! Как это могло случиться! И именно сегодня!
— Да тихо вы, куропатки! — властно прикрикнул на них дряхлый старик, одетый, как и все в городе, в клетчатую рубаху. Он держался достойно, однако Квентин заметил, что его морщинистые щеки тоже мокры от слез.
Глава семейства, кряхтя, поднялся со скамьи и подошел к столу. Стоял молча, не говоря ни слова.
Потом поднял свою сухую старческую руку и похлопал лежащего парня по плечу, как, наверное, не раз делал это при жизни внука.
«Покойник» вдруг подпрыгнул и заорал:
— Дед! Что ты делаешь! Больно!
Квентин отшатнулся. Он ничего не мог понять.
Остальные, однако, ничуть не испугались, а только горестно закивали друг дружке.
— Так и есть. Ключица сломана, — определил старик. — Какого черта, Джон, тебя потянуло в день родео лазить по деревьям! И какого черта тебя угораздило сорваться, как будто ты не мужчина, а ни на что не годный мешок с дерьмом!
Девушки опять заголосили, а безутешная мать размахнулась и влепила лежащему сыну хлесткую пощечину.
Квентин вступился за парня:
— Зачем вы так! Ему и без того больно, а вы… Я, грешным делом, подумал, что он умер…
Дед сурово возразил:
— Лучше бы он умер!
— Лучше бы я умер, — подтвердил сам парень и опять закрыл глаза. Казалось, ему в самом деле не хочется жить дальше.
— Но почему? — недоумевал Квентин. — Ключица срастется, и все будет в порядке.
Дед строго оглядел его. И сразу заметил отсутствие и клетчатой рубахи, и сапог с заклепками и шпорами, и блестящих ремней, дополняющих традиционный ковбойский наряд.
С разу видно: этот человек пришел издалека, а значит, может не понимать трагизма того, что случилось. Он не знает, что такое ковбойская честь!
— Теперь весь Уайтстоун будет говорить, что Джефферсоны струсили! — объяснил он бестолковому гостю. — На нас начнут указывать пальцами: смотрите, Джон Джефферсон притворился больным, чтобы не вступать в схватку с Ирвином и Уильямом Доу! И проклятое семейство Доу получит приз фактически без боя — ведь кроме моею внука у них нет настоящих соперников!
Джонни застонал — не столько от боли, сколько от стыда. А женщины опять заплакали.
Старик вдруг спохватился: что это он разоткровенничался с посторонним!
— А вы кто будете? — спросил он.
И Квентин ответил честно, как и прежде.
— Я — Джефферсон.
Плач тут же прекратился.
На этот раз ему поверили.
…Братья Доу выглядели не менее свирепыми, чем быки, которых держали в загоне и поглядеть на которых повел Квентина старый Джефферсон…
Новоявленного «родственника» нарядили по всем правилам, хоть и трудно было так быстро раздобыть ковбойский костюм его размера. Особенную сложность представляли остроносые сапоги, которые налезли бы на его огромные ножищи.
Но и их удалось отыскать в старом сундуке: наследство чуть ли не от прапрадеда, возможно, пошива прошлого века. Одна из выгод, которые предоставляются традицией, — неуязвимость перед веяниями переменчивой моды.
И теперь, когда родео готово было стартовать, все население Уайтстоуна обсуждало сногсшибательную новость: клан Джефферсонов будет представлен не Джоном, а его кузеном, прибывшим по такому случаю из Лос-Анджелеса.
— А он ничего, — переговаривались на деревянных трибунах местные красотки. — Только в седле держится немного странно. Смотрите, как смешно спину выпрямляет!
Естественно, Квентин ездил верхом не по-ковбойски.
Он с детства любил верховую езду и держал не одну собственную конюшню. Но привык к гордым тонконогим породистым лошадям-аристократам с шелковистыми гривами, приобретенным на элитных международных аукционах.
А тут ему выделили коренастое полудикое существо непонятной масти: голова белая, туловище вороное, ноги пегие. В роду у этого животного наверняка были и мустанги, и зебры, и лошади Пржевальского. Словом, чуть не морские коньки…
А вот кличка коня Квентину понравилась: разноцветного зверюгу звали Ва-банк. Наверное, азарт в крови у всех Джефферсонов на свете: на это чудушко они тоже ставили по-крупному.
— Ну здравствуй, моя большая ставка! — Квентин потрепал лохматую, точно пакля, гриву. — Надеюсь, мы с тобой поймем друг друга.
Конь-полукровка покосился на него и кивнул.
Старик напутствовал Квентина, с надеждой глядя на него снизу вверх:
— В добрый путь, сынок!
А его названый сын», прежде чем выйти на стартовую прямую, переложил в карман ковбойки маленькие золотые часики. И, чтобы не выпали, заколол у сердца большой английской булавкой.
Хэйо-хэйо, хэйо-хэйо, Если только конь хороший у ковбоя, Хэйо-хэйо, хэйо-хэйо, То тогда найдет он счастие свое!Так скандировала толпа болельщиков, разделившими на два лагеря: сторонников Джефферсонов и Доу.
В родео принимали участие и другие парни, но они в расчет не шли. Для них просто войти в десятку лучших уже было большим достижением.