Лаборатория великих разрушенийФантастические повести
Шрифт:
29-го мая. Сегодня утром я нашел у своих дверей письмо на пожелтевшей бумаге, вложенное в грязный конверт.
Оно без подписи, без обращения и заключает десяток слов, написанных дрожащим неровным почерком:
«Приходите сегодня вечером к трем дубам по дороге в Авиньон, и там увидите свет, победивший тьму».
Я показал это странное послание Дюфуру.
— Вам надо пойти, — сказал он. — Я хорошо знаю это место. Там совершенно открытый холм, на котором из трех дубов, о которых упоминается в старинных хрониках и преданиях, остался
На этих словах Дюфура мои заметки обрываются, и дальше идет ряд бессвязных фраз, которые невозможно прочитать, написанных под влиянием того ужасного события, которое произошло в этот вечер.
Я отправился к «трем дубам» в то время, когда солнце скрывалось за волнистой линией леса. В неподвижном ясном воздухе был разлит тонкий аромат цветущего шиповника и полевых трав. Листья на вершинах дерев стряхивали последние золотые капли и нити, которые исчезали в голубоватом спокойном сумраке. Дорога, покрытая теплой пылью, в которой недавно погасли солнечные искры, делала множество поворотов, но я чувствовал такую радость среди этого простора, что готов был идти без конца. Крутой холм «трех дубов» поднимался на окраине болота, где в чаще тростинка хор лягушек робко и тихо начинал свою страстную песню. Старик-крестьянин в синем жилете с медными пуговицами и в деревянных башмаках косил траву рядом с розоватой водой, покрытой черным кружевом плавающих листьев. Я заговорил с ним о сенокосе, о погоде и все время смотрел на вершину холма, где в неподвижном воздухе застыло исполинское дерево, при взгляде на которое чувствовалось мощное дыхание бури. Впрочем, этот дуб с узловатыми скрюченными ветвями сам был зеленым воплощением сокрушительной бури, воздвигнутым природой над мирной и тихой равниной. От двух его товарищей остались лишь серые пни, похожие на основания обрушенных колонн.
— Вы не знаете, что это за здание? — спросил я у старика, указывая на бывший монастырь и желая узнать мнение окрестных жителей о лаборатории Дюфура.
Крестьянин снял войлочную шляпу и перекрестился.
— Не советую вам подходить к нему близко! В молодости я был матросом и могу сказать вам, что эта каменная громада — самый опасный риф, какой только существует от Кале до Марселя.
— Чем же он опасен?
— Около него христианская душа так же легко погибнет, как судно без руля, попавшее в буруны. Вы, должно быть, приезжий? — продолжал он, переменяя разговор.
Я боялся дальнейших вопросов, но старик вывел меня из затруднения, высказав предположение, что я приехал в соседнюю деревню на свадьбу к какому-то богатому виноделу. Окончив косить, он поднялся за мной на вершину холма и принялся показывать окрестности, подробнейшим образом перечисляя имена всех владельцев виноградников, полей, лугов, рощ и садов на десять километров в окружности. Сумерки сгустились, и небо заискрилось алмазной пылью. Я с нетерпением слушал нескончаемую болтовню старика, не спуская глаз с пустынной дороги. Фермер, к моей досаде, и не думал уходить: он уселся на сухую растрескавшуюся землю и, набивая трубку, сказал:
— Звезд-то, звезд сколько! Говорят, что если в то время, когда цветет виноград, бывают звездные ночи, то надо ждать хорошего урожая… Боже мой! Смотрите, что это такое! — закричал он вдруг.
Я быстро обернулся и увидел поток зеленоватого света, струившегося вокруг черной громады монастыря. Прозрачное пламя вырывалось снизу, из той части здания, где помещалась лаборатория; оно быстро поднялось над крышей и, как хвост кометы, изогнулось в небо. Древние стены на моих глазах плавились, таяли и, обращаясь в сияющий серебристый туман, улетали в бездонную высь. Явление это сопровождалось нарастающим яростным свистом и шумом, похожим на завывание бури в ущелье. Внезапно налетевшая волна невидимого прибоя сбросила нас на берег болота. Я на минуту потерял сознание и, когда поднялся на ноги, то почувствовал нестерпимую боль в ушибленной руке. Прежде всего я увидел сломанную вершину дуба, который продолжал еще грозно шуметь своими изуродованными ветвями, и над ним в черном небе длинную полосу яркого голубого тумана, уносившегося к Большой Медведице.
Вытирая с лица кровь, я пустился бежать к монастырю, не разбирая дороги, прыгая через канавы и путаясь в высокой траве. По земле разливался слабый свет, испускаемый обращенными в атомную пыль камнями, и при этом бледном свете я, как в лунную ночь, видел остатки монастыря. По-видимому, ужасное действие пиронита было в самом начале остановлено предохранителем Дюфура. Исчезла только южная пристройка, где находилась лаборатория; остальная часть здания лишь изменила свои очертания, стала ниже и массивнее, так как рухнули все башни и обвалилась часть крыши. Наконец, еле переводя дыхание, я вбежал в раскрытые ворота и остановился на берегу пруда, появившегося на том месте, где произошел взрыв. Вода из озера в парке хлынула в образовавшуюся глубокую яму и заполнила ее до краев. На гладкой поверхности среди густых теней отчетливо блестело изображение новой кометы.
— Дюфур! — закричал я и прислушался.
Нигде ни звука.
— Дюфур!.. Рамбер!..
Никто не отвечал.
Я поднял голову и посмотрел на небо. Голубоватое мерцающее пятно быстро уменьшалось. Оно уже не затмевало звезд, и его спокойное сияние растворялось в трепетном сумраке весенней ночи. Я неподвижно стоял, пока оно не превратилось в звезду первой величины, и потом медленно пошел по дороге в Авиньон.
Примечания
Впервые: Нива, 1917, №№ 25–26, с подзаг. «Рассказ», «Фантастический рассказ».
Впервые: Нива, 1916, №№ 24–25, с подзаг. «Рассказ».
Оба произведения печатаются по первоизданиям в сопровождении оригинальных иллюстраций. В текстах исправлены некоторые устаревшие особенности орфографии и пунктуации.