Ладога, Ладога...
Шрифт:
А когда самолеты пролетели, люди поднялись, отряхиваясь от болотного месива, в тулупах, ватниках — женщины, старики, подростки — и снова с упорством принялись за работу. Пар валил от разгоряченного дыхания, бревна с плеском плюхались в жижу, утопали в ней, на них валили новые бревна.
— Эй, Сапожников, тебя там спрашивают, — негромко сказал, подойдя к Пете, веснушчатый шофер.
Петя обтер руки, по первому снегу побежал к чугунной садовой решетке.
За решеткой, на улице, и коротком пальтишке
— Вот, мама велела тебе теплые носки передать. — Она полезла и продуктовую сумку. — По радио обещают сильное понижение температуры. А это Зинаида послала для Коли… — И вынула шарф.
— Все? — Он взял вещи и увидел на дне опустевшей сумки маленький ломтик хлеба. — Это твой паек?
— Наш с мамой, — сказала Лиля. — Сегодня снова убавили — па служащую сто двадцать пять граммов дают и на иждевенческую сто двадцать пять граммов. — И, отщипнув крошку, отправила ее в рот. — Хочешь?
Петя молча смотрел на черный липкий ломтик.
— Где они гири такие берут?.. Подожди. — И побежал назад к машине.
Открыл кабину, взял с сиденья тряпочку — в ней был завернут толстый ломоть хлеба. Разломил его, сунул в карман половину, побежал обратно. Он не заметил, что помкомвзвода Чумаков, возившийся вместе с шофером у соседней машины, увидел его и пошел по следам, отпечатавшимся на свежем снегу, за ним.
— Боец Сапожников! — раздался сиплый голос Чумакова, когда Петя вынул хлеб из кармана, чтобы отдать Лиле. — Это кто вам разрешил свой паек разбазаривать?!
Петя неприязненно обернулся:
— Ну, уж это вас не касается. Это мой хлеб! — И протянул сквозь решетку Лиле: — Возьми.
— Отставить! Хлеб казенный! Армии солдаты нужны, а не доходяги! — Чумаков оглядел с головы до ног тоненькую фигурку Лили. — А вам, барышня, в таком возрасте лучше возле мамы сидеть, а не на свидания бегать!
— Ну, я пошла, — испуганно кивнула Лиля и двинулась прочь от решетки.
Петя, прикусив губу, молча смотрел на Чумакова, потом спросил тихо:
— Товарищ помкомвзвода, от какого слова ваша фамилия произошла?
— Это что за вопрос? — Чумаков побагровел, усы встопорщились.
В утренних сумерках с западного берега на молодой лед Ладожского озера спустилась группа разводчиков — человек тридцать солдат в белых маскхалатах с оружием и вещмешками, а некоторые и с лыжами за плечами. Их вели два проводника — ладожских рыбака. Они шли гуськом но ледяной равнине, гладкой, как каток, лишь кое-где пересеченной буграми торосов. Осторожно ступали па нетронутый лед, иногда оскальзывались. Останавливались, прорубали еще тонкий лед, мерили его толщину, записывали, вмораживали вешки, обозначая будущую дорогу. Впереди шли проводники — сосредоточенные, какие-то угрюмые. Их настроение передавалось солдатам — все были напряжены. Лед подозрительно скрипел под сапогами. И вдруг лед под ногой проводника прогнулся и треснул.
— Стоп, машина! — отступив, сказал проводник. Впереди была полоса очень молодого прозрачного льда, под которым в нескольких сантиметрах угадывалась вода. — Вот она, протока. Здесь река Нева из Ладоги воду высасывает. Бывает, на крещение везде лед метровый, а тут все вода…
Командир разведки приказал:
— Петрухин, ты самый легкий, попробуй. Вперед вышел малорослый, щуплый молоденький солдат. Его обвязали веревкой, и он осторожно ступил на молодой лед. Сделал шаг, другой и с треском провалился. Его сразу дернули за веревку, вытащили.
Он снял мокрые сапоги, прыгая на льду, переобулся.
— Повертать надо, — тихо проговорил проводник.
Но командир разведки твердо сказал: — Нет. Будем искать обход!
— Где его найдешь: к югу — немцы, к северу — ветер лед ломает.
— Товарищ командир, — раздался голос пожилого губастого солдата. — А ежели плашмя лечь и катышем.
— Не до шуток, — хмуро обернулся командир.
— Я всерьез. Мы так в сопливом детстве через Клязьму переправлялись. У пас там фабрика, горячая вода стекает и лед тонкий. Дай-ка лыжи, — попросил он у одного из солдат, поставил их рядышком, лег сверху. — Толкните, товарищ командир.
Его толкнули, он покатился, подгреб руками и вот уже стоял на твердом льду.
Один на лыжах, другие на брюхе заскользили по гладкому льду. Лед поскрипывал, по выдержал. И вот уже стояли на той стороне — па крепком ледяном поле.
И снова двинулись вперед, осторожно щупая лед, пробивая лунки, вмораживая вешки.
В сумерках часовой па восточном берегу вскинул винтовку.
По Ладоге двигались смутные, сливающиеся со льдом фигуры. Часовой подумал, что ему померещилось, но фигуры росли.
— Стой, кто идет?! — крикнул он.
Со льда донеслось:
— Свои!
— Пароль?!
— «Каменный остров»!
Так странно было увидеть людей в синеющей пустыне, что часовой даже паролю не поверил:
— Выходи по одному!
И только когда поднялся на берег командир разведки, часовой оттаял:
— А я думал — немцы! Уж столько дней с той стороны никого нет! Как же вы добрались?
Разведчики в маскхалатах выходили на берег, садились прямо на снег от усталости. Увидели возвышающиеся на берегу, как мираж, горы мешков, штабеля ящиков. Смотрели, щюря глаза, не веря.
— Когда же это в Ленинград попадет?
И старый рыбак сказал:
— Сиверко задул, и небо ясное. Мороз идет. Надо быть — скоро!
— Заводи моторы! — прозвучала команда в морозном рассветном воздухе, почти в темноте.
Под моторами запылали импровизированные жаровни: ветошь с бензином и соляркой в старых ведрах. Водители прогревали моторы. Движения их были вялы, они сильно исхудали за эти ноябрьские дни.
Чумаков двигался вдоль ряда машин, острыми глазами-буравчиками замечал все.