«Лахтак». Глубинный путь(изд.1960)
Шрифт:
1. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ И ЧАСЫ
Два месяца назад прокладка Глубинного пути была закончена. Конечные станции уже готовились к приему сквозных поездов. Спешно завершалось шлюзование секторов между подземными станциями. На нескольких отстающих участках кончали цементацию. Рабочие-путейцы проверяли рельсы.
Между Востоком и Западом широко развернулось соревнование на право пустить по всему подземному пути первый поезд. Пробные
На одном из таких «местных» поездов академик Саклатвала впервые проехал из Иркутска до станции Глубочайшей — так называлась станция, расположенная там, где еще недавно находилась девятьсот двадцать пятая шахта. На Глубочайшей начальнику строительства рапортовали инженер Кротов и профессор Довгалюк. Первый показал оборудование своего участка и громадные глубинные сооружения вокруг вокзалов, второй — молодую траву и еще небольшие тропические деревца, появившиеся в подземельях.
Во время этой поездки Саклатвалу сопровождали Черняк и я. Но на этот раз мы уже не были единственными представителями прессы: с нами ехали десятка два корреспондентов, представляющих самые большие газеты Советского Союза. Не обошлось и без фото- и кинорепортеров. Последние беспрерывно жгли магний, ослепляли нас юпитерами и носились со своими аппаратами и штативами по всем закоулкам.
Академик и инженер были очень заняты, а потому обстоятельно рассказывать обо всем, что интересовало наших коллег, пришлось Антону Павловичу и мне. В первое время мне нравилось выступать в роли гида на Глубинном пути. Кстати, немного спустя после катастрофы в шахте я увлекся изучением литостата, добился звания помощника машиниста-литостатчика и два месяца вместе с Тарасом Чутем работал под руководством Гмыри и Набокина. Таким образом, я имел основания считать себя непосредственным строителем туннеля и мог рассказать журналистам значительно больше, чем Черняк. Но чем дальше, тем больше обязанности экскурсовода начали утомлять меня и, наконец, просто надоели. Вот когда я понял деловых людей, к которым часто пристают с просьбой дать интервью!
Ехал я на девятьсот двадцать пятую шахту очень охотно, так как с нею было связано много воспоминаний. Кроме того, я надеялся встретить там немало знакомых и друзей и, когда на перроне подземного вокзала попал в объятия Тараса и Набокина, очень взволновался.
Подземелья этой станции были колоссального размера. Несмотря на механизацию и автоматизацию всех процессов, на ней все же работало несколько тысяч человек. Кроме самого вокзала и лифтовых сооружений, здесь были расположены вагоноремонтные мастерские и большой пайрекс-алюминиевый завод.
Мы проезжали по всем подземельям на электродрезине, но, несмотря на то что места мне были хорошо знакомы, я ничего не узнавал. Прежде всего поражало яркое освещение. В большинстве помещений было светло как днем. Идеальная чистота, грандиозность залов, колонн, — все это привлекало взор, несмотря на скупость архитектурно-скульптурного оформления. Здесь уже все было готово для пуска поездов.
Нужно сказать, что многое из того, что мы наблюдали, было непонятно не только мне, но и сопровождавшим нас инженерам. Не говорю уж о журналистах. Последние, особенно когда речь шла о герметизации туннеля, часто не могли получить удовлетворительные ответы.
Но вот что с некоторого времени очень удивляло меня: я замечал, что несколько выдающихся инженеров, в том числе и Самборский, изменили свое отношение к Макаренко. Неожиданно они стали горячими его сторонниками. Это были единицы, но они занимали на строительстве руководящие посты. Я неоднократно пытался расспросить об этом странном явлении Черняка, но Антон Павлович только пожимал плечами.
Техническим оборудованием станции Саклатвала остался вполне доволен и уделил немалое внимание работам ботаников, или, как он их назвал, подземных лесников.
Гордостью Аркадия Михайловича были первые посадки в огромной пещере, оставшейся после того, как из нее вытекло озеро. Эта пещера долго беспокоила руководителей строительства. Геологи опасались, что она завалится, а это приведет к большой катастрофе. Ставился вопрос о том, чтобы пещеру засыпать. Но даже сами авторы предложения понимали, какая это была бы сложная работа. Профессор Довгалюк предложил сберечь пещеру и насадить в ней подземный лес. Инженеры составили проект закрепления потолка пещеры специальными колоннами, и после тщательных расчетов, сделанных экспертами, управление строительства согласилось с профессором Довгалюком.
Аркадий Михайлович показал нам пещеру. Объем ее достигал сорока миллионов кубометров, высота в некоторых местах доходила до сорока метров. Крепкий базальтовый потолок подпирали сотни металлических и каменных колонн, дно было засыпано грунтами, необходимыми посаженным растениям. Пока пещера, освещенная электрическими солнцами, выглядела, как большое поле, покрытое высокой зеленой травой.
Мы с наслаждением вдыхали свежий воздух, запах цветов. Мне вспомнились цветы, выращенные Аркадием Михайловичем у себя в солярии. Напоминанием о солярии был еще один объект на подземном поле. У выхода из туннеля мы встретили чистенького плотного человека в зеленой форме подземного лесника.
— Это товарищ Черепашкин, — отрекомендовал его Аркадий Михайлович.
— Тот самый? — спросил Черняк.
— Я Семен Иванович, — вмешался в разговор Черепашкин.
Да, это был в прошлом управляющий домом, а теперь комендант подземных зеленых насаждений. Немного позже профессор рассказал, как этот маньяк появился здесь. Вскоре после того, как Томазян освободил Черепашкина из-под ареста, управдом телеграфировал к себе на работу и получил извещение, что уволен за бессмысленные поступки и выезд в Сибирь.
— Он пришел ко мне, — рассказывал профессор Довгалюк, — и так плакался на свою судьбу, так просил ему помочь, так раскаивался в своих поступках, что мне в конце концов стало жаль чудака…
Черепашкин заметно изменился: такой же несуразный, как и раньше, он был очень услужлив и вежлив со всеми окружающими. Он шел вслед за нами, прислушивался к каждому нашему слову, выполнял, хотя его и не просили, каждое наше желание.
Аркадий Михайлович и Тарас водили нас между грядками, на которых поднимались небольшие, только что посаженные деревца. Это была рассада деревьев для подземных садов. Здесь выращивались разные породы пальм, эвкалипты, мимозы… Но не меньше этих субтропических растений Аркадия Михайловича интересовали обыкновенные дубы, грабы, осока, береза, яблони, груши, вишни и черешни.