Ламмермурская невеста
Шрифт:
— Все это превосходно, Бакло, но она может еще долго протянуть. Что же касается вашего отца… У него были земля и деньги, он не закладывал своих поместий, не имел дела с ростовщиками, платил долги и жил на собственные средства.
— А кто виноват, что я не могу жить, как он? Вы и вам подобные вконец меня разорили, и теперь мне, конечно, придется последовать вашему жалкому примеру: одну неделю — распространять тайные вести из Сен-Жермена, другую — распускать слухи о восстании горцев; кормиться за счет старух якобиток, выдавая им пряди волос из старого парика за кудри Шевалье; поддерживать приятеля в ссорах до дуэли, а там ретироваться, — ведь политический агент не имеет права рисковать своей жизнью из-за пустяков. И все это за кусок хлеба да за удовольствие называть себя капитаном.
— Вы полагаете, что говорите очень красноречиво, — сказал Крайгенгельт, — и славно поглумились надо мной. Что ж, разве лучше подыхать с голоду или качаться на виселице, чем вести такую жизнь, какую веду я, и то только потому, что наш король не может в настоящую минуту прилично содержать своих слуг.
— Умереть с голоду честнее, а виселицы вам и так не миновать. Однако никак не возьму в толк, что вам нужно от бедного Рэвенсвуда. Денег у него не больше, чем у меня; все оставшиеся у него земли заложены и перезаложены: доходов не хватает даже на уплату процентов. Чем вы рассчитываете поживиться, впутываясь в его дела?
— Не беспокойтесь, Бакло, я знаю, что делаю.
Во-первых, он из древнего рода и отец его оказал большие услуги в тысяча шестьсот восемьдесят девятом году, так что если удастся завербовать его, это не преминут оценить в Сен-Жермене и Версале. Потом, да будет вам известно, молодой Рэвенсвуд не вам чета: у него есть ум и такт, он талантлив и смел; за границей он покажет себя как человек с головой и сердцем, который знает кое-что помимо верховой езды и соколиной охоты. Мне почти перестали доверять, потому что я вербую людей, у которых мозгов хватает только на то, чтобы поднять оленя да приручить сокола. Рэвенсвуд же образован, сметлив и умен.
— И при всех этих достоинствах он попался к вам в сети. Не сердитесь, Крайгенгельт. Да оставьте же в покое вашу шпагу! Вы же все равно не будете драться! Скажите-ка лучше тихо да мирно, каким образом вы сумели втереться в доверие к Рэвенсвуду?
— Очень просто: потворствуя его жажде мщения.
Вы думаете, я не знаю, что Эдгар меня недолюбливает; но я выждал удобный момент и опустил молот, когда от обид и несправедливостей мой рыцарь раскалился докрасна. В настоящую минуту он отправился, как он выразился (а может, он и в самом деле так думает), объясниться с сэром Уильямом Эштоном. Но поверьте, если они встретятся и адвокат начнет оправдываться, ссылаясь на законы, Рэвенсвуд убьет старика. Глаза у Эдгара так сверкали, что трудно было бы обмануться относительно его намерений. Впрочем, если он и не убьет Эштона, то задаст ему такого страха, что власти все равно обвинят нашего приятеля в покушении на жизнь члена Тайного совета.
Таким образом, между ним и правительством ляжет пропасть, в Шотландии ему станет слишком жарко, Франция предложит ему убежище, и мы все вместе отправимся туда на французском корабле «L'Espoir» note 13 , ожидающем нас близ Эймута.
— Превосходно, — сказал Бакло. — В Шотландии меня теперь ничто не держит; если же благодаря присутствию Рэвенсвуда нас лучше примут во Франции, то, черт возьми, пусть будет по-вашему! Боюсь, наши собственные достоинства не обеспечат нам там больших чинов. Будем надеяться, что, прежде чем отправиться с нами, Рэвенсвуд не преминет всадить пулю в голову лорда-хранителя. Раз в год неплохо убивать одного из этих сановных негодяев для острастки.
Note13
«Надежда» (франц.).
— Совершенно справедливо, — согласился Крайгенгельт. — Пойду-ка посмотрю, накормлены ли наши лошади и готовы ли они в дорогу: если Рэвенсвуд не Передумал, нам нельзя будет мешкать ни секунды.
Крайгенгельт направился к двери, но остановился на пороге и прибавил:
— Чем бы ни кончилось это дело, Бакло, вы, надеюсь, запомнили, что я не сказал Рэвенсвуду ни единого слова, одобряющего те глупости, которые могут взбрести ему в голову.
— Разумеется, ни единого слова, — ответил Бакло. — Уж кто-кто, а вы знаете, какая опасность заключается в страшном слове — соучастник..
И тут же вполголоса продекламировал:
— Нем циферблат, но знак он подаетИ указует на удар убийцы.— Что вы там еще бормочете! — воскликнул Крайгенгельт, беспокойно оборачиваясь.
— Ничего… Стихи… Я их слышал когда-то на сцене.
— Право, Бакло, по-моему, вам самому следовало бы стать актером: для вас все шутка да забава.
— Я и сам об этом подумывал. Во всяком случае, это было бы куда безопаснее, чем разыгрывать с вами Роковой заговор. Ну, идите, исполняйте вашу роль: присмотрите за лошадьми, как подобает хорошему конюху. Комедиант, актер! — продолжал Бакло, оставшись один. — За эти слова стоило бы угостить его ударом шпаги… Да не стоит связываться с трусом!
Впрочем, сцена пришлась бы мне по душе. Постойте…
Да… Я вышел бы в «Александре» и воскликнул:
Спасти любовь я вышел из могилы,Обрушьте на меня все ваши силы;Всех сокрушу, когда рванусь вперед:Любовь велит мне, слава в бой ведет!Как раз когда Бакло, опершись на эфес шпаги, громовым голосом декламировал напыщенные вирши бедного Ли, в комнату вбежал испуганный Крайгенгельт.
— Мы пропали! — воскликнул он. — Конь Рэвенсвуда запутался в недоуздке и совсем охромел. Иноходец, на котором он теперь отправился, слишком утомится, а другой лошади у нас нет. На чем он теперь поедет?!
— Да, на этот раз не удастся лететь стрелой, — сухо согласился Бакло. — Однако постойте! Вы же можете уступить ему свою кобылу.
— Что? И попасться самому! Благодарю покорно.
— Полноте! Если даже с лордом-хранителем что-нибудь случилось, — чего, я, впрочем, не думаю, так как Рэвенсвуд не из тех, кто стреляет в безоружного старика, — и даже если в замке произошло небольшое столкновение, — то вам-то чего бояться? Ведь вы-то к этому непричастны! ..
— Конечно, конечно, — ответил сбитый с толку Крайгенгельт, — но вы забываете о моем поручении из Сен-Жермена.
— Многие считают это вашей собственной выдумкой, благородный капитан. Ладно, если вы не хотите дать Рэвенсвуду вашу лошадь, я, черт возьми, дам ему свою.
— Вашу?
— Да, мою, — подтвердил Бакло. — Пусть не говорят, что, обещав джентльмену поддержку, я потом ничего для него не сделал и даже не помог выпутаться из беды.
— Вы дадите ему вашу лошадь? А вы подумали, какой вы потерпите убыток?
— Убыток? Ах, убыток! Да, мой Серый Гилберт обошелся мне в двадцать золотых, но его иноходец тоже чего-нибудь да стоит, а второй его конь, Черный Мавр, если его выходить, будет стоить вдвое дороже моего. А я знаю, как за это дело приняться. Надо взять жирного щенка, ободрать с него шкуру, выпотрошить, набить черными и серыми улитками, потом долго жарить, поливая смесью масла, лаванды, шафрана, корицы и меда…