Ларец
Шрифт:
– Наверное ж обещалась не звать других, – недовольно пробормотал он.
– Просят пожаловать господина Ивелина с друзьями, – почтительно согнулся лакей в оливковой ливрее.
Весь дом, казалось, пах сандалом и пачулями, впрочем также и розовым маслом. Утонченные признаки роскоши, присущей молодой даме света, глядели отовсюду. То был и хрусталь, разноцветно дробящий сиянье восковых свечей, и розовое дерево, и нежные шелка. Бросилось Нелли в глаза одно: в дому не нашлось бы ни единой неновой вещи. Казалось, Гамаюнова боится явить посторонним глазам хоть один привычный предмет, опасаясь здраво, как бы он ни оказался уж слишком
Лидия, в платьи цвета перванш, с волосами, украшенными единственно цветком белоснежного крина, полуобернулась от клавикорд, но не вглядываясь в вошедших. Стоявший рядом молодой мужчина, напротив, поклонился с изящной учтивостью, и что-то знакомое смутно показалось Нелли в его облике.
– Сердечно рада, но без церемоний! – озорно воскликнула она. – Мочи нет, только что доставили наимоднейшие ноты. Покуда не выслушаете, господа, не желаю и представлений! Так что прошу садиться и внимать!
– Все покоряются с охотою, – с восхищенною улыбкой вымолвил Ивелин.
– Селены робкия лучи,Лобзают трепетныя долы, -запел молодой человек наиприятнейшим тенором, едва гости расселись на скользких атласных стульях.
– Восторг пленительной ночиОблегчит сердцу гнет тяжелый! —отозвалась Лидия из-за клавир.
– Лобзают трепетныя долыЗефиров игры молодых, -подхватил молодой человек. Решительно, Нелли видала уж когда-то эти рыжие волосы, присыпанные голубоватою пудрой до малинового оттенка.
– Облегчит сердцу гнет тяжелыйВенок из мирт и стройный стих.–
Голос у Гамаюновой, как ни крути, был поставлен превосходно.
– Зефиров игры молодыхБегут скользящими тенями, -и веснушки певца также казались Нелли знакомы. А само лицо, пожалуй, нет, право, не ошиблась ли она?
– Венок из мирт и стройный стихЦарят над спящими лугами, -локоны Лидии задорно качались в такт музыке: Ивелин не сводил с нее глаз.
– Бегут скользящими тенямиВ небесной тверди облака, -тенор певца делался все чувствительнее. Курносный нос, осыпанный веснушками, оборотился в профиль. Индриков! Тот, что проигрался в тот карточный вечер у Венедиктова, проигрался в дым!
– Царят над спящими лугамиДвояко нега и тоска!–
В голосе Гамаюновой плескалось торжество.
– В небесной тверди облакаНесут душе успокоенье, -немудрено, что Нелли не враз Индрикова признала. Простодушное лицо его сделалось как-то вострее, словно
Отец Модест неслышно приподнялся со стула и прошел по вощеному паркету к трехстворчатому окну.
– Несут душе успокоеньеТок водных струй и блеск росы, -Индриков галантно склонился, переворачивая для Лидии страницу.
– Певцу являют озареньеНатуры спящия красы!–
Лидия расхохоталась, сама себя перебив.
Нелли поймала взгляд Роскофа, и тот улыбнулся ей одними уголками губ.
– Ток водных струй и блеск росыНет сердцу лучшего привета! –воодушевлялся Индриков.
– Натуры спящия красыСумей познать вдали от света! —Лидия заиграла усерднее.
– Нет сердцу лучшего привета,Чем обаяние ночи!–
Голос Индрикова взлетел энергически.
– Сумей познать вдали от светаСелены робкия лучи!–
Лидия рассмеялась, отталкиваясь от клавир на крутящемся табурете. – Экая прелесть, это вить эклога! Поют поселянин и поселянка на лугу.
Ивелин, отец Модест и Роскоф встретили конец эклоги рукоплесканиями, к коим, помявшись, присоединилась и Нелли.
– А теперь знакомьте меня с Вашими друзьями, Алексис! – воскликнула Гамаюнова. Сияющие ее черные глаза остановились на Роскове и расширились вдруг, отпрыгнули к отцу Модесту, словно испуганные зверки, скользнули по Нелли. Бледность залила лицо Лидии.
– Давний знакомец мой Филипп де Роскоф, дворянин из Франции, – радостно отозвался Ивелин. – Макар Игнатьич Шемаханский, помещик Тверской губернии. Наконец, юный наш друг Роман Сабуров, недоросль.
– Представлю в свой черед Федора Индрикова, – отозвалась Гамаюнова деревянным голосом. – Жаль, что уж он должен ворочать ноты господину Безыменскому, нето б остался с нами еще.
– Душевно бы рад, моя повелительница, да, право, не могу, – Индриков принялся свертывать ноты в трубу.
Отец Модест, пройдя до средней створки окна, остановился, поворотясь к окну в профиль.
Раскланиваясь на ходу, Индриков юркнул в двери так резво, что лакей едва успел их растворить перед ним.
– Теперь может поговорить средь коротких друзей, – Роскоф отчего-то дотронулся до своей щеки. – Вить люди сторонние нам, право, ни к чему.
– Боюсь, не такой уж и сторонний человек господин Индриков, – сквозь зубы проговорила Нелли. – В последнюю встречу нашу он проигрался в дым Венедиктову, хотел топиться в Неве, а нынче свеж, как розан. Не стоило б давать ему уйти.