Ларс Свендсен как тип современного философа
Шрифт:
Нас интересует теперь именно суть философии. В чём она заключается? Увы, в книге Свендсена об этом не сказано ничего. Хотя Свендсен много рассуждает о философии, но у него все же нет представления о том, в чём заключается основная суть философии, её главная суть. Иногда Свендсен пишет о ней, но не называет это сутью философии. Поэтому я не могу сказать, понимает ли Свендсен, что указывает именно на основную суть философии. Но, скорее всего, не понимает, потому что, указывая на неё в других местах своей книги, он называет суть не сутью, а иначе. Например, это видно в следующем его высказывании:
«Около 2500 лет назад философия начиналась как грандиозный проект, целью которого было обретение мудрости и знаний о мире, о хорошей жизни и т.д.».
Здесь
Итак, научная философия – это филоистика (любовь к истине), потому что сама её суть – это поиск истины. Никакой другой сути у философии быть не может. И это касается всей философии, всего явления философии, всего феномена, то есть, как истинной, научной философии, так и фиктивной, ненаучной философии. Поиск истины – это основная, или главная суть философии как явления. Иными словами, суть осмысления – это поиск истины.
Цель же философии состоит в другом, и мы о ней поговорим ниже.
Но посмотрим, как Свендсен рассуждает об самой истине. Он пишет следующее:
«Принято считать, что философ занят поиском «глубинной» истины, вечной и неизменной. Как тогда быть тем, кто не верит в вечные и неизменные истины и скептически настроен относительно «глубины», поскольку стремление к «глубине» явно говорит о пренебрежении поверхностным. Разве такие люди не могут быть философами? И как же Ричард Рорти, который считает, что истина вообще не является значимым аспектом философской деятельности, и чрезмерное стремление к истине скорее вредно, поскольку отвлекает наше внимание от более важных вопросов – к примеру, развития межличностной солидарности? Стоит упомянуть и Стивена Стича, который утверждал, что, если у человека сформировано ясное представление о предмете, истинность отдельных утверждений его уже не особенно волнует. Едва ли мы вправе утверждать, что Рорти и Стич не заслуживают называться философами исключительно из-за своих взглядов на ценность истины. Другими словами, мы не можем определить философию как особое отношение к истине».
Какие ошибки здесь делает Свендсен в своих размышлениях?
Во-первых, тут он явно смешивает в одно явление, в одно понятие и философию, и философов. А это далеко не одно и то же. Философ – это человек, а философия – наука. Сама суть философии – это поиск истины. И эта суть неизменна. Но это не суть философов. Философ вполне может заблуждаться, ошибаться, лгать, упорствовать во лжи и заблуждениях, внося в философию ошибочные высказывания. И таких философов очень много. Но это не значит, что они как-то могут изменить суть самой философии. Ведь и в любых других науках точно так же происходят ошибки, заблуждения и даже ложь, но это не значит, что науки не стремятся познать истину явлений. Учёный – это не наука. И философ – это не философия. Именно поэтому не бывает индивидуальной философии. Повторюсь, индивидуальная философия – это мировоззрение! То есть, тут подменяется одно понятие другим, поэтому происходит путаница.
Во-вторых, давайте рассмотрим вопрос: можно ли называть философом того, кто «не верит в вечные и неизменные истины».
Первое, что тут приходит на ум, – это то, что такой философ не знает наук. Потому что в науке, например, в математике, существую-таки вечные и неизменные истины. Ведь, биссектриса всегда и везде будет биссектрисой, даже в другой галактике. Разве что называться она будет по-другому, но суть её не изменится. Или равнобедренный треугольник может быть только равнобедренным треугольником. Это вечные и неизменные истины. Они есть в любой науке. Например, в химии. Конечно, в какой-нибудь другой вселенной таблица Менделеева может быть представлена шире или уже, но и там кислород будет иметь формулу кислорода, а не аммиака. Есть
Второе, что здесь приходит на ум, это состояние его честности. Ведь если он «не верит в вечные и неизменные истины», то и в своих работах он должен признаваться в том, не верит в истинность своих же слов, взглядов и убеждений. Или должен говорить о том, что его слова истинны только на сегодняшний момент, что, собственно, сродни неистинности. То есть, если философ заявляет, что «не верит в вечные и неизменные истины», – он уже разоблачает себя, как человека, не способного сказать ничего истинного. Это как парадокс лжеца. Для примера тут можно взять слова из этой же цитаты Свендсена о Рорти, «который считает, что истина вообще не является значимым аспектом философской деятельности, и чрезмерное стремление к истине скорее вредно». Так и хочется спросить: а это утверждение является истинным? Если оно истинно, то, согласно этому же утверждению, оно «не является значимым» для философии и «скорее вредно». Так что с истиной шутки плохи.
И такое отношение к философии тем удивительнее, что находится всё больше философов, не верящих в истины. На подобные темы также рассуждал испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в своей аналогичной работе «Что такое философия?»:
«…истина меняется… вчерашняя истина сегодня становится заблуждением, и стало быть, сегодняшняя истина, вероятно, уже не будет пригодна завтра».
Горько признаться, но в России таких философов сегодня довольно много. Создаётся впечатление, что даже историю самой философии такие философы знают недостаточно хорошо. Конечно, это ложное впечатление, и с историей философии у них, как правило, всё в порядке, но удивляет то, что в самой истории философии они не смогли найти с десяток-другой истин, неизменных тысячелетиями и, думается, вечных. Кроме того, создаётся впечатление, и это впечатление уже более верное, что такие философы слабо знают другие науки, в которых-таки есть неменяющиеся вечные истины. А главное, удивляет то, философы должны бы различать абсолютные и относительные истины, а не утверждать, что все истины становятся заблуждениями, что само по себе является заблуждением.
К чести Ортеги-и-Гассета нужно сказать, что он, во-первых, не утверждает, что истина вредна для философии. А во-вторых, в своих дальнейших рассуждениях приходит к мнению, что всё же существуют вечные истины, которые могут как восприниматься человеком, так и не восприниматься, что не мешает им быть вечными истинами и никак не влияет на их истинность.
И последнее, что тут можно сказать, так это то, что философы, не верящие в существование абсолютных истин, оправданы лишь в том случае, если они выступают с аргументированной критикой существующего положения дел в философии. То есть, если они критикуют «вечные истины» с целью их проверки на прочность. Однако для такой критики философ в своих аргументах должен на что-то опираться. А это значит, что для критики одной истины, философ должен признавать хотя бы какую-то другую истину. Потому что просто заявить: «не верю!», – это не критика и не аргумент. Вообще аргумент веры или не веры более подходит для религий, а не для философии. Конечно, таких философов можно считать философами, если они при этом всё-таки умудряются хотя бы в чём-то быть правыми или поражать новизной взглядов. Но опять же, нужно понимать, что философ – это одно, а философия – это совсем другое.
В-третьих, что касается упоминания Стича, «который утверждал, что, если у человека сформировано ясное представление о предмете, истинность отдельных утверждений его уже не особенно волнует», то это скорее относится не к сути философии (поиску истины), а к предмету философии, о котором мы поговорим чуть ниже. Но и тут можно заметить, что данное высказывание не подвергает сомнению суть философии – поиск истины. Оно лишь говорит о том, что есть приоритет истин, есть главные истины и второстепенные, абсолютные и относительные. Тут с Ситчем можно вполне согласиться, поскольку он говорит о ясном представлении предмета и отношении к истинности отдельных утверждений, что ничуть не противоречит сути философии. А вот вывод из всего этого Свендсен делает совершенно неверный. И это уже будет, в-четвёртых.