Лавиния
Шрифт:
– Не позволяй дочери Лация выходить замуж за человека из Лация. Пусть она возьмет себе в мужья чужеземца, который вскоре сюда прибудет, который прямо сейчас пристает к италийскому берегу. И царство ее сыновей и внуков будет куда более великим и могущественным, чем Лаций.
Отец умолк и снова посмотрел на меня. Я кивнула:
– Мне все ясно. И я, конечно же, подчинюсь воле оракула.
Латин встал, неловкий, громоздкий, пожилой человек, который давно отвык спать под открытым небом на жесткой земле, растер бедра, с трудом расправил плечи и размял затекшие руки.
– Я уже стар, дочка, – сказал он. – Как мне теперь объявить этим молодым воинам, что мы всем им отказываем? А придется. – Он покачал головой и горестно понурился. – Ах, если б живы были мои сыновья! Нет, Лавиния, слишком я стар для всего этого!
Я просто его не узнавала – никогда еще он так не говорил. А я не находила слов, чтобы ему ответить, как-то возразить – я была еще слишком молода. Меня охватила лишь неожиданная и совершенно непостижимая жалость к отцу, но, с другой стороны, мне вовсе не хотелось его жалеть, нашего гордого и мудрого правителя.
Латин, качая головой, побрел в лес, чтобы помочиться, но вернулся, уже несколько приободрившись, да и держался чуточку прямее.
– Не бойся, – сказал он. – Никаких оскорблений от них я не потерплю. Я все еще вполне способен защитить и свою дочь, и свой дом, и свой город. – И мы с ним принялись собирать свои немногочисленные пожитки, а когда покончили с этим, он сказал: – Мне бы только хотелось, чтобы мать твоя не испытывала столь сильного желания выдать тебя за Турна. Впрочем, я могу ее понять – это ведь ее племянник; ей, наверное, кажется, что таким образом она как бы вернет одного из своих сыновей. Ну что ж, милая, пора и в путь. – И Латин, тяжело ступая, двинулся по тропе, а я пошла следом.
Когда мы вышли на опушку, где устроились на ночь наши провожатые, они еще только просыпались. В небе над восточными холмами ярко горела заря, и вокруг стоял такой щебет, что казалось, будто разом запели все птицы на свете. Близ опушки леса протекал ручеек, и мы с отцом, опустившись на колени, хорошенько умылись. Вскоре поднялись и все остальные, и я услышала, как отец рассказывает им о велении оракула. Это меня в очередной раз очень удивило. Я-то считала, что Латин объявит об этом при большом стечении народа и, возможно, пригласив женихов, чтобы сразу всем объяснить, что я не выйду ни за одного из них, поскольку это мне запрещено высшими силами и нашими великими предками. То, что отец рассказал об этом прямо сейчас, означало, что уже через полчаса после нашего возвращения в Лаврент все это будет известно каждому в городе, а через день-два об этом будет знать любой человек в Лации. Я никак не могла понять, зачем отец так поступает. Впрочем, возможно, ему просто не хотелось самому говорить об этом Амате, и он надеялся, что она все узнает либо от меня, либо из уст наших сплетниц.
Но она была первой, кого мы увидели в регии; она почти бежала нам навстречу через двор, раскрасневшаяся, взволнованная, и показалась мне еще красивее, чем прежде.
– Я все знаю! Вы оба мне снились! – кричала она. – Я так рада!
Мы с отцом остановились, глядя на нее с тупым изумлением, точно коровы. Не сомневаюсь, вид у нас был самый дурацкий. Но она схватила меня за руки, поцеловала и снова воскликнула:
– Ох, как я рада!
– Но чему ты радуешься?
– Как чему? Я видела во сне ложе новобрачных! И это было в Ардее! Мне снилось это всю ночь!
Возникла неловкая пауза, и тут мой отец громко и совершенно не к месту заявил:
– Амата, оракул запрещает Лавинии выходить замуж за уроженца Лация. Она должна ждать какого-то чужеземного жениха.
– Нет! Ничего подобного оракул не говорил! Я же сама все видела! И все слышала!
– Амата, успокойся, – сказал отец. – Мы непременно все с тобой обсудим, но наедине. Лавиния… позови женщин… Уходите отсюда и заберите с собой твою мать. – И он, резко повернувшись, широкими шагами удалился в свои покои.
Моя мать бросилась было за ним, потом вдруг растерянно остановилась и повернулась ко мне:
– Что это с ним такое?
– Ничего, мама. Пойдем со мной. – Я попыталась увести ее на женскую половину, но она стала сопротивляться и смирилась лишь после того, как прибежали ее верные служанки Сикана и Лина и стали убеждать ее, что лучше пойти в дом. Она сразу умолкла, в глазах ее погас счастливый свет, и она покорно последовала за мной.
Разумеется, известие о предсказании оракула мгновенно разнеслось не только по всему дому, но и по всему городу. Царская дочь не выйдет замуж ни за Турна, ни за Мессапа, ни за кого-то еще из своих женихов! Ей придется ждать, пока явится какой-то чужеземец и женится на ней. Вот что означал тот пчелиный рой! Вот почему волосы ее вспыхнули, да так и не сгорели! Война! Война! Кто с кем будет сражаться? Кто этот неведомый чужеземец? Что-то скажет ему царь Турн?
И что скажу ему я? – думала я, слушая всевозможные сплетни.
Амата, казалось, впала в ступор. Она так и не рассказала нам о своем сне, который приняла за вещий и который был так жестоко опровергнут оракулом. Она не участвовала в общих разговорах, а меня, похоже, и вовсе не замечала. Впрочем, мы с ней обе сторонились друг друга. Это было нетрудно: ведь мы уже целых двенадцать лет прожили как чужие.
К вечеру мне осточертела эта бесконечная болтовня и суматоха; очень хотелось уйти подальше от слишком разговорчивых женщин, подальше от нашего дома, побыть в одиночестве и как следует подумать. Увидев, что мать, как всегда, сидит за ткацким станком, я подошла к ней и спросила, нельзя ли мне завтра сходить за солью в устье реки.
– Спроси у царя, – сказала она, не отрывая взгляда от работы.
Пришлось пойти к отцу. Он подумал с минуту и сказал:
– Что ж, я думаю, сейчас еще вполне безопасно.
– А почему это вообще может быть опасно? – изумилась я. Солончаки были одним из главных наших богатств, основой нашего могущества [51] , и мы соответствующим образом их охраняли. Уже много десятилетий никто даже не пытался совершать набеги в устье Тибра и красть у нас соль.
– Я пошлю с тобой Гая. И возьми еще парочку своих служанок.
51
Соль носители латинской культуры выпаривали, добывая из соленых водоемов и на солончаках, промывая в дождевой воде и в росе. Торговля солью являлась государственной монополией. Соли приписывали очищающее действие, она была символом чистоты и дружбы. Позже солдатам платили жалованье солью, а чиновники получали соляной паек. С солью связаны названия дорог, областей, озер. Из Остии в Сабинию тянулся соляной путь, о котором напоминают Соляные ворота в Риме.
– А зачем нам Гай? С нами же Пико пойдет со своим осликом, на котором мы, кстати, и соль домой отвезем.
– Нет, с вами пойдет Гай. И пойдете вы туда по западной тропе. И постараетесь дотемна вернуться.
– Но как же так, отец! Ведь мы и соли толком накопать не успеем!
Латин нахмурился.
– Все вы прекрасно успеете. Дня вам вполне хватит, чтобы и соли накопать, и назад засветло вернуться!
– Но мне так хотелось провести там ночь! Там так хорошо на берегу Тибра!..
Я редко так горячо просила его о чем-либо, и он сдался.