Лавка чудес
Шрифт:
От каменщика, ставшего капралом, Педро Аршанжо унаследовал ум и храбрость, упомянутые в военном бюллетене. От Ноки – мягкие черты лица и упрямство. Она была упряма: вырастила сына, обеспечив ему кров, хлеб и ученье в школе, без чьей бы то ни было помощи, без мужской руки, ибо не захотела ни с кем сойтись, никому больше не дарила любовь, даже на час, хотя обхаживали ее многие, недостатка в кавалерах не было. Живя с матерью в скудости, мальчик привык к труду, научился не отступать, не падать духом, научился идти вперед.
Педро Аршанжо не раз вспоминал мать в многотрудные, но плодотворные десять лет усиленных штудий. Она умерла молодой в тот год, когда семена черной оспы дали обильные всходы
Остальному он научился сам, хотя недостатка в дружеской поддержке у него не было и он никогда не чувствовал себя одиноким. Его грели воспоминания о матери, с ним рядом были Тадеу, кум Лидио, Маже Бассан, его направлял профессор Силва Виража, подбодрял аббат Тимотео – настоятель францисканского монастыря, ему помогала добрейшая Забела – неоценимый и верный друг.
В те годы Тадеу был для него учеником, собратом по учению, учителем. В Политехнической школе и поныне жива память о студенте Тадеу Каньото: помнят его знаменитое сочинение, написанное десятистопным ямбом, его одаренность в математике, сделавшую его любимым учеником профессора Бернара, врожденный талант руководителя, благодаря которому он верховодил товарищами все пять студенческих лет – и на демонстрациях в поддержку союзных держав в годы первой мировой войны, и на галерке театров «Сан-Жоан» и «Политема», откуда неслись либо дружные аплодисменты, либо оглушительный свист.
Забела помогла Аршанжо овладеть иностранными языками. В общении с нею французский, английский, испанский и итальянский, изученные самостоятельно, стали для него живыми, близкими, своими. От природы наделенный тонким музыкальным слухом, он стал говорить по-французски, как граф, по-английски – как лорд.
«Местре Педро, вы прирожденный полиглот. В жизни не встречала человека, который бы схватывал все так быстро», – хвалила его довольная экс-принцесса Реконкаво.
Ей никогда не приходилось дважды исправлять одну и ту же грамматическую или фонетическую ошибку: Педро Аршанжо всегда был внимателен и собран. Сидя в венской кресле-качалке, старуха слушала, полузакрыв глаза, как местре Педро читает ее любимых поэтов: Бодлера, Верлена, Рембо. Роскошные переплеты напоминали о минувшем величии, а стихи воскрешали былые страсти и увлечения. Забела вздыхала, машинально поправляя произношение, мягкий голос Аршанжо убаюкивал ее.
– Постойте, местре Педро, я расскажу вам одну прелестную историю…
Впавшая в бедность аристократка, от которой отвернулись родичи, обрела новую родню в лице двух кумовьев и Тадеу и не осталась в полном одиночестве, когда ее кот, Арголо де Араужо, околел от старости и был погребен в саду.
Профессор Силва Виража порекомендовал Педро Аршанжо заняться немецким языком, и аббат Тимотео, настоятель францисканского монастыря, друг Маже Бассан, изъявил готовность давать ему уроки. Не раз аббат по просьбе Педро Аршанжо переводил с немецкого выдержки из книг, статьи и в конце концов сам заинтересовался расовой проблемой в Бразилии, хотя у него был и собственный конек: религиозный синкретизм. Но на все нужно было время, а его было мало, одолевали неотложные дела, и до конца справиться с немецким не удалось.
Многим он был обязан профессору Силве Вираже, который, прочтя «Обряды и обычаи народа Баии», предложил ему место педеля у себя на кафедре взамен такой же должности в секретариате, где у Педро Аршанжо совсем не оставалось свободного времени. Вполне обходясь услугами негра Эваристо, лаборанта кафедры, профессор смог выделить педелю время для работы в факультетской и публичной библиотеках, в архивах муниципалитета, для чтения и конспектирования нужной ему литературы. Кроме того, Силва Виража направлял Педро Аршанжо в его штудиях, рекомендовал того или иного автора, знакомил Аршанжо с новинками в области антропологии и этнологии. Несколько книг предоставил в его распоряжение фрей [77] Тимотео, и среди них попадались не известные никому в Баии, даже профессорам, работавшим в той же области. Через фрея Тимотео Педро Аршанжо познакомился с Францем Боасом [78] и был, вероятно, первым бразильцем, изучившим этого автора.
77
Фрей – форма обращения к духовному лицу.
78
Боас, Франц (1858—1942) – американский антрополог и этнограф.
О Лидио Корро и говорить нечего. Кум, брат, родней родного, близнец. Частенько приходилось ему потуже затягивать пояс, чтобы ссудить – к чему околичности? – чтобы просто дать Педро денег на покупку книг в Рио-де-Жанейро и даже в Европе. Приобретение нового комплекта шрифта, капитальный ремонт печатного станка, съевший немало денег, – для чего это делалось? Для того, чтобы издавать новые книги Педро Аршанжо.
– Кум, ты хочешь узнать все на свете! Разве мало того, что ты уже знаешь? Неужели не хватит на книгу?
Педро Аршанжо посмеивался над нетерпением кума:
– Знаю я пока что мало, и мне кажется, чем больше я читаю, тем больше мне надо еще прочесть и изучить.
За эти долгие десять лет Педро Аршанжо прочел все труды и материалы по антропологии, этнографии и социологии, какие нашел в Баии и смог заказать по почте в других местах, собирая последние гроши, свои и чужие. Как-то раз Маже Бассан отперла сундук Шанго, чтобы доложить недостающую сумму для покупки «Reise in Brasilien» [79] Спикса и Марциуса, которую раскопал где-то книготорговец Бонфанти, итальянец, открывший незадолго до того лавку на Ларго-да-Се.
79
«Путешествие по Бразилии» (нем.).
Даже неполное перечисление авторов и трудов, проштудированных местре Аршанжо, явилось бы делом долгим и трудным, целесообразней отметить некоторые вехи на его пути от негодования к презрению.
Поначалу лишь стиснув зубы мог он заставить себя продолжать чтение строк, принадлежащих перу откровенных или, что еще хуже, стыдливых расистов. Сами собой сжимались кулаки: тезисы и утверждения звучали оскорбительно, жгли, как пощечины, хлестали, как удары бича. Не раз к горлу подкатывал комок, на глаза навертывались слезы унижения, когда он читал трактаты Гобино, Мэдисона Гранта, Отто Амнона, Хьюстона Чемберлена. Однако, читая основоположников итальянской криминалистической антропологии – Ломброзо, Ферри, Гарофало, Педро Аршанжо уже просто хохотал, ибо прошло время и накопленные знания придали ему спокойствие и уверенность, и теперь он мог видеть глупость там, где раньше видел лишь оскорбление и злобу.
Он прочитал друзей и врагов, французов, англичан, немцев, итальянцев, американца Боаса, открыл для себя горький смех Вольтера, от которого пришел в восторг. Читал бразильцев, в том числе баиянцев, начиная с Алберто Торреса, Мануэла Бернардо Калмона ду Пин-и-Алмейды и Жоана Батисты де Са Оливейры и кончая Эваристо де Мораисом и Аурелино Леалом. И еще многих-многих других, которым несть числа.
Полюбив книги, Педро Аршанжо не разлюбил жизнь; изучая трактаты, продолжал изучать людей. Он находил время не только для чтения и раздумий, но и для веселья, праздника, любви – всего, что служило ему источником познания. Став ученым, он не перестал быть человеком из народа; не делил себя надвое, отводя каждой половине свое время. Он отказался подняться чуточку выше по лестнице успеха и занять место над тем полуподвалом, где родился, над миром переулков, лавок, мастерских, террейро, где бьется сердце простого люда. Он шел не в гору, а вперед, только так и мог поступать местре Аршанжо Ожуоба, единый и цельный.