Лазоревый петух моего детства (сборник)
Шрифт:
Взять хотя бы старую деревянную церковь, давно ослепшую и оглохшую. Словно старуха нищенка, присела она на бугре отдохнуть и не поднялась больше. Только ниже склонилась. Спадает с ее истощенных плеч дырявый платок. И уже близок час, когда она сама упадет наземь.
Приезжали ученые-архитекторы, грозили перевезти эту церковь в областной центр для создания музея старинной архитектуры.
С точки зрения Наташи — хоть бы перевезли. На этом пригорке можно выстроить дом белый с балконами.
У
«Разобрать бы их на дрова — место освободится. Можно построить дом белый с балконами, со ступеньками каменными к реке». Так Наташа мечтает. Многочисленные прохожие и проезжие, экскурсанты помогают Наташиной мечте — отдирают карнизы, наличники и другую деревянную резьбу. В рюкзаках и багажниках волокут ее в города — тщатся прослыть ценителями. Ученые-архитекторы валидол пьют. А Наташа свое — хоть бы скорее сломали.
Люди в этих черных от старости избах не проживают. Там обитают мыши да кот Василий.
«Ужасное чучело! Мерзкая тварь! Нахал! Разбойник! Тунеядец! Пожиратель мух!» Наташа поминает кота только в таких выражениях или еще хуже.
Кот Василий предпочитает с Наташей не разговаривать — не надрывать сердце ненужными оправданиями.
Приехав домой на зимние каникулы, Наташа привезла отцу, чтобы он не скучал в одиночестве и не забывал бриться, голубоглазую кошечку Мику сиамской породы. Кошечка была юная, серебристо-бежевая, очень светлая и грациозная, с черной, как у чертенка, мордочкой, черными ушками, лапками словно в черных носочках и длинным хвостом, черным от середины. Причем черные пятна образовывались не вдруг, но, так сказать, акварельно, начинаясь с прозрачных бледных тонов. Спать Мика любила у Якова Ильича на шее. Она сердилась и фыркала, когда щеки у него не были выбриты. В гневе Микины голубые глаза загорались красным огнем. Мика была ласкова и бесстрашна.
Кот Василий, непутевый бродяга и сквернослов, считал себя влюбленным в кошку Матрену. Подходя к дому, где она проживала, кот Василий всякий раз давал себе слово остепениться. Причиной тому были запахи и ароматы нежнейших печеных яств, которые готовила Матренина хозяйка Мария Степановна Ситникова.
— Ух как питаются дамочки! — Кот почтительно чертыхался и продолжал мысль в уважительном тоне: — Всё у них на сплошной сметане, на сплошных чистых сливках…
В воображении кота, особенно в дождь на голодное брюхо, Матрена рисовалась всепрощающим плодородным берегом.
— Сударушка ты моя Хлопотунья! — вопил кот, вывалявшись в репьях исключительно для того, чтобы сделать Матрене приятное, — Матрена очень любила жалеть.
Стараясь казаться хромым и несчастным, кот Василий пел романсы и серенады голосом смертельно раненного гусара. Слушая его, Матрена вытягивалась на оттоманке среди подушек, покрытых вышитыми салфетками, и жалела, сладко вздыхая и щурясь.
Решив окончательно покончить с бродяжьей жизнью, кот Василий дрался всю ночь, побеждая одного за другим горбовских котов и даже некоторых собак. Потом он отдыхал от боев в канаве, умиротворенный видением роскошной Матрены, пышнотелой и ухоженной. Потом он грелся на утреннем солнце, слушая птиц. Потом заорал тоскливо, встряхнулся и, понурив голову, пошел к Матрене, имея в виду отдать ей свое сердце.
Судьба — как она переменчива!
Именно в тот теплый день жители поселка Горбы открыли заклеенные на зиму окна.
Когда кот Василий проходил мимо дома Якова Ильича Шарапова, сиамская кошечка Мика вспрыгнула на подоконник.
Кот Василий споткнулся.
Кот Василий мерзко выругался от неожиданности.
Наконец кот Василий окаменел.
— Что вы сказали? — спросила Мика с приятным акцентом. — Я вас не поняла. Что должны эти ваши слова означать? — Будучи очень юной, кошечка Мика впервые видела весну и живого кота. И она посмотрела смелыми небесно-голубыми глазами коту Василию прямо в сердце.
На мгновение коту показалось, что река вышла из берегов, проникла в него и протекла насквозь.
— Извините, — сказал кот Василий хрипло. — Я, так сказать, ненароком. Нечаянно, так сказать. — Кот Василий вдруг стал пустым, словно резиновый детский шарик, из которого выпустили воздух. Но текла сквозь него голубая река, и вскоре кот Василий почувствовал, как его существо наполняется легким и легковоспламенимым газом и он готов полететь.
Кот Василий запел басом о птицах, о солнце, о травах, которые шепчут. О драках и о победах. Потом он сказал галантно:
— Сударыня, не желаете ли осмотреть окрестность? Вы, я вижу, не здешняя.
— Желаю, — ответила Мика без выкрутасов, — исключительно желаю.
И они пошли бок о бок, ободранный кот Василий с прокушенными в драках ушами и юная грациозная кошечка Мика, еще ни разу не видавшая ни весны, ни кота, но уже ко всему готовая.
Видя, как местное кошачье племя беспрекословно уступает дорогу коту Василию, кошечка Мика спросила с подкупающей прямотой:
— Вы, наверное, видный деятель? Но почему у вас такое невзрачное имя? Ваше имя удобно произносить, когда сердишься.
Сквернослов, драчун и бродяга, кот Василий ответил учтиво:
— Дорогая сударыня Мика, сердитесь почаще. Пожалуйста. Любовь не картошка.
Так началось падение кота Василия в глазах горбовских кошек, котов, а также некоторых собак той породы, что придирчивы лишь к чужой совести. Но правда и то, что с этой минуты коту Василию было плевать на мнение всех домашних животных с высокой горы. Что он и сделал.
Он повел Мику на самый высокий холм, с которого были видны все горбовские горки, пригорки, овраги и косогоры. Холм этот именовался Девушкиной горой. Именно с него кот Василий совершил достославный плевок.
— Мило, — сказала кошечка Мика, разглядев Горбы с этого примечательного холма. — Прелестная деревенька. Здесь можно неплохо провести отпуск.
— Изумительно можно, — пропел кот Василий.
Весь день они провели вместе. Кот познакомил кошечку с красотами Горбов и окрестностей. Показал ей старинные избы, в которых обитал, и церковь. Чувствуя себя щедрым и благородным князем, он предложил ей отдохнуть после прогулки на своем личном ложе — охапке сена, украденной из колхозной скирды неким экскурсантом, путешествующим в одиночку.