Лазурные берега
Шрифт:
Он вздрогнул, когда Бонни вдруг спрыгнула с постели.
— Там, у двери, кто-то есть! — прошептала она.
В помещении было не совсем темно. Когда Намелок проснулась, Бонни зажгла свечу.
— Послушай-ка!
— Мы сейчас не можем стучать в каждую дверь. — Слова Джефа прозвучали приглушенно. — Иначе проснутся все рабы.
Бонни распахнула дверь.
— Это не жилье для рабов! — бросила она в лицо человеку, стоявшему на пороге. — Мы свободные люди! Так в чем же дело, Джеф? — Она испуганно отстранилась, узнав женщину рядом с ним. — Что она здесь делает? Разве ты не обещал мне, что оставишь меня в покое?
Сималуа
— Он обещал мне забрать ребенка! — заявила она. — Это мой ребенок. Она масаи. Мы возьмем ее с собой в лагерь.
Но затем прозвучал далеко слышный голос Леона.
— Масаи? — спросил он. — С каких это пор масаи живут на Эспаньоле? Где ты пасешь свой скот, женщина? Где твой сын убьет льва, чтобы стать мужчиной?
Сималуа удивленно смотрела на высокого мужчину. Ее поразило то, что он знал обычаи ее племени.
— Мой сын будет убивать тысячу белых плантаторов, чтобы стать мужчиной! — воскликнула она голосом, исполненным ненависти. — Они хуже, чем львы. А скот у меня есть. И место для скота, и корм для скота. Скоро никто больше не будет ссориться из-за скота! Цезарь станет вождем нашего племени в горах. Мне и Намелок будут давать много скота! — Она с победным видом посмотрела на Бонни, которая совершенно определенно не могла назвать своей ни одну корову.
Бонни глубоко вздохнула.
— Значит, ты все-таки добился своего, — холодно обратилась она к Джефу, — того, о чем ты всегда мечтал. Я помню, как ты рассказывал мне об Аквази, о том, каким великим воином он был в Нэнни-Тауне. А сейчас ты… Что же случилось с Духом, которого вы непременно хотели спасти?
— Дух мертв! — сказала Сималуа, скорее безучастно, чем с сожалением. — Теперь Цезарь — вождь.
— Сима! — упрекнул ее Джеф. — Мы же хотели сохранить это в секрете. Впрочем, не от Бонни. — Он улыбнулся своей притягательной улыбкой, которая всегда безотказно действовала на Бонни. — От тебя у нас, конечно, секретов нет. Ты все еще можешь стать одной из нас. Ты была бы… очень уважаемой, как Сима уже сказала. Я…
Бонни резко засмеялась.
— Так кем бы я была? — с любопытством спросила она. — Твоей второй женой?
Джеф бросил на нее короткий взгляд. Он никогда не считал Бонни привлекательной, однако сейчас она выглядела довольно мило. На ней была старая ночная рубашка с кружевами, которую ей отдала Деирдре, и пестрые креольские серьги в ушах, которые делали ее лицо мягче и женственнее. Бонни уже не была худой, ее груди четко выделялись под ночной рубашкой, а волосы спадали густыми прядями на плечи. Если бы это помогло помирить женщин и закончить неприятный спор из-за ребенка… За ним дело не станет. А в племени Симы было принято иметь много жен… Джеф забыл, что совсем недавно такое положение вещей его бы шокировало.
— Если ты этого хочешь, Бонни, — сказал он как можно ласковей. — Я ведь знаю, что ты всегда этого хотела.
— А я? — Леон выпрямился. Он лежал голый под одеялом и постеснялся спрыгнуть с кровати и встать на пути незваных гостей, и к тому же не хотел будить Намелок. — Бонни обещала выйти за меня замуж.
Он замолчал. Кажется, в этот день было дано и нарушено очень много обещаний. Но Бонни уже и без того отрицательно махнула рукой. Она также проигнорировала руки, которые протянул ей навстречу Джеф.
— Значит, все будет точно так же, как
Сималуа кусала губы. Она, собственно, не хотела делить свою хижину с женщиной, которая претендовала на ее ребенка, и уж тем более не хотела жить под одной крышей с этой Деирдре, о которой зашла речь в кухне на плантации. Тем не менее женщина из племени масаи почувствовала, что должна защищать Джефа.
— Ну и что? — едко спросила она. — Что тут такого? Масаи живут так с незапамятных времен. Мне все равно, кто будет второй женой, ты или я. Можешь также заботиться о детях. Великие воины всегда имеют больше, чем одну жену…
Бонни горько рассмеялась.
— О да, конечно, это будет прекрасно. Как в старой Африке. Как это называется? Идиллия? — Явно гордая тем, что знает такое слово, она сердито взглянула на Джефа и Сималуа. — Наверное, он тебе много об этом рассказывал? Как тебя зовут? Сима?
— Сималуа! — с достоинством представилась женщина из племени масаи.
Бонни продолжала говорить:
— Джеф много рассказывал и мне. Он говорил часами — о праздниках в Нэнни-Тауне, о чудесах Грэнни Нэнни, о музыке ашанти и о том, как звук рога призывал мужчин к бою. О неприступности этого места, о мужестве маронов. Я все помню, Джеф. Это были прекрасные сказки!
— Это были не сказки! — воскликнул Джеф.
Бонни резко выдохнула.
— Нет! — крикнула она и сердито взглянула на Джефа. — Твои сказки имели счастливый конец. А своей… Сималуа… ты рассказал, как закончил жизнь Аквази? Великий воин, Сима, умер на плантации сахарного тростника, застреленный, как собака, когда он в третий раз попытался сбежать. До этого плантаторы в кровь исполосовали плетями ему спину, но он все равно не сдался. И он ни единого мгновения не думал о своей жене, которую больше не увидел, и о сыне, которому ничего не мог дать, кроме сказок…
— Так всегда бывает на войне! — крикнул Джеф. — Аквази тоже вел войну, свою войну.
— Вот, слышишь, что тебя ожидает? — Бонни продолжала смотреть на Сималуа. — Цезарь станет новым предводителем повстанцев, он будет вести свою войну. И когда губернатору это надоест, война придет также и к вам, в ваш лагерь, и ты закончишь свои дни как рабыня, Сима. И Намелок вместе с тобой.
— Я тоже буду сражаться! — взволнованно воскликнула Сималуа. — Я тоже буду убивать белых! Я ненавижу белых! Мы победим! Мы — хозяева Сан-Доминго!
— И Намелок вы возьмете с собой? — резко спросила Бонни. — Вы вовлечете ее в свою войну, будете таскать из одного укрытия в другое? С плантации на плантацию, чтобы набирать себе бойцов? И всегда будет опасность того, что вас обнаружат и убьют. Я этого не допущу! Я вам ее не отдам!
— Но я хочу быть с ней! — закричала Сималуа. — Забери ребенка, Цезарь! Он мой, он — масаи!
Джеф кусал губы. Он беспомощно стоял между женщинами. При этом ему ничего не хотелось, только уйти. Другие мароны, наверное, уже давно похоронили Макандаля. Они будут ждать его под красными мангровыми деревьями. А здесь он не продвинулся ни на один, пусть даже самый маленький шаг.