Лебединая песня
Шрифт:
А еще Пак любил чистоту. В его небольшой хибаре, всегда, сколько я помню, было чисто и все его вещи лежали на «своих» местах. За оставленный где попало свой бушлат, можно было нихуево схватить в рыло. А о брошенных в сенях, немытых сапогах, получив по зубам, вооружиться тряпкой и прочим полагающимся инвентарем, выдраивать всю хибару до блеска. Причем иногда, когда у Пака было хуевое настроение, мыть все дважды. Эта брезгливость к грязи и беспорядку, передалась и мне, путем болючих затрещин и зуботычин. Но я ему за это даже благодарен. Самому приятно когда чисто и порядок.
Особенным предметом нежной и трепетной любви Пака, была небольшая,
Да и похуй, тоже мне цаца какая, пусть теребит этого «черного гуся»! Не очень то и надо!
Зимой, когда особо делать было нехуй, Пак учил меня читать и писать. Причем методика моего обучения, была аналогична уборке. За что тоже как бы спасибо, мир его праху!
Со временем, в добавок к чтению и письму, я освоил квалификацию «домушника». И теперь наш с ним прожиточный минимум начал повышаться. Пак вставил себе новые железные зубы, а я прибарахлился кожаной курточкой, прочными штанами и предметом черной зависти моих уличных закадык, кожаными берцами. Моя жизнь вообще стала прекрасной, когда во время незваного визита в чужое жилье, я прихватил добротный, явно не кухонный нож. Скорее кинжал. Он сам прилип ко мне в руки. Длинное, семнадцати сантиметровое вороненое лезвие, прочные упоры и удобная при любом хвате, пластиковая рукоять. К нему еще забрал кожаные ножны с петлей для ремня. Вертеть и махать ним, на заднем дворе нашей хибары, я мог часами. Я так полюбил этот нож, что ложась спать, всегда клал его с собой под подушку, за малым не желая ножу спокойной ночи. Теперь я понимаю Пака, и его лебедя! Даже странно, что алчный Пак, тогда у меня его не отобрал, хотя и видел не раз.
Однажды Пак, невесть от куда, притащил старое зеркало. Сказав, что заплатил за него дохуя, и если я его разобью, то он будет пиздить меня до усерачки каждый раз, когда захочет в него посмотреться. — Урод блядь…
Вечером Пак ушел по своим «делам», и я тут же сунул свою репу в это зеркало: На меня смотрел пацан, лет десяти, с огромными темно-карими, почти черными, лишенными белков, глазами. Бледное, худое и скуластое лицо, прикрывала копна прямых черных волос. Вперед торчал как флюгер, большой острый нос с горбинкой. Нижняя часть лица, плавно переходила в большой рот с тонкими бледными губами и оканчивалось острым подбородком.
— А теперь улыбочку! — И картина резко приобрела жутковатый вид, явив в отражении ровный ряд острых, акульих зубов с небольшими клыками. В прочем я остался крайне доволен своей внешностью. И без отлагательств, продолжил изучать себя. Ровное, «поджарое» тело имело бледный, слегка сероватый оттенок. Небольшие, но тугие, как канаты мышцы, оплетали каждый сантиметр, и заметно бугрились под кожей. Я спустил трусы, и ехидно ухмыляясь, стал демонстрировать перед зеркалом, свое, как мне тогда казалось, — «нихуйственное достоинство»! Видимо сильно увлекся, и проебал возвращение домой Пака.
Он стоял сзади меня и закипал, краснея прямо на глазах!
— Ах ты ебаное, мелкое, дрочило! — взвыл мой опекун и сжав кулаки, начал лупить меня по чем попадал.
Потом, закончив воспитательный час, спрятал зеркало в комод и заявил, что самолюбие это огромный
Хотя сам, регулярно разглядывал свое ебало в этом блядском зеркале.
Все изменилось, весной.
5
Я отсыпался после ночного «рейда» в своем углу, Пака не было дома и мне вовсе не хотелось вставать с моего топчана, когда я почуял ЧУЖОГО! Чужой человек, подошел к дверям нашей хибары и стоял не решаясь войти. Вообще у нас никогда не было никого постороннего в доме. Пак гостей не жаловал, и мог просто пальнуть с обреза через входную деревянную дверь, а после выйти и поглядеть, кого это угораздило постучаться. И правильно делал! Потому, что обычно приносило разную хуету, вроде бродяг, попрошаек или грабителей. Да и не принято у нас в городе, по гостям ходить.
— Ебатеньки! А ведь Пак, под «страхом смерти», запретил трогать обрез!
— Нож! Есть же нож! Секунда, и я с ножом наготове, возле двери. Там молчат и я лихорадочно обдумываю что дальше делать, даже вспотел весь!
Неожиданно замок на двери щелкает, я сжимаюсь будто пружина, дверь открывается и входит…. Пак!
Я еще не осознав того, кто передо мной, машинально делаю прямой удар ножом. Чудом, лезвие утыкается в деревянный ящик, который тащит под мышкой мой опекун!
Я оторопел, мое тело одеревенело, отказываясь мне подчиняться! Все исправил Пак. Охуев от моей атаки, огромный кулак, обрушился на мою родную голову с такой силой, что я отлетев на добрых два метра, отключился.
Сознание пришло так-же мгновенно, как и отключилось. Просто раз, и дали свет! Первая мысль в моей голове, — почему голоса в комнате все-таки два? Один знакомый хриплый и проглатывающий букву — эл, голос Пака. А вот кто второй? Гость? Схуяли у нас теперь гости?
Ну правильно! Я почуял чужого человека, а Пака, я так никогда и до этого не чуял. И чуть не укокошил. Вот было бы забавно, заходишь в свой дом, а тут хуяк, и весь ливер, наружу!
Видимо в тот момент, по моей роже, поползла ухмылка. И Пак, заметив это проскрипел своим пиздопротивным голосом: — Эй бля, убивец недоделанный! Хорош бока отлеживать! Вижу что очнулся! Давай бля, поднимайся! С учителем твоим познакомлю!
— Чегоо, блядь?… С кеем?
Поднявшись с топчана, и потерев ушибленную челюсть, я подошел к столу и мельком глянув на гостя, уставился на Пака в ожидании.
— Вот познакомься, это твой учитель, зовут Кол. Пора тебе расти, повышать так сказать, квалификацию! Я ему кучу бля денег за науку отвалил, будет месяц тебя учить ножичком махать. Ато вишь, днями машешь, воздух режешь, а толку ноль! Только и можешь ящики бля дырявить! Да людей пугать! — Пак поставил чайник на печь. — Сейчас чайка заварю, потолкуем, ты с человеком познакомишься. И гляди у меня бля, не научишься, выгоню нахуй, будешь жопой долг отрабатывать мне!
Вот оно как, неспроста Пак кинжал у меня не забирал! Да я не то, что учиться, я буду так учиться! Лучше всех учиться буду!
У меня снова рожа растянулась в улыбке.
— Да ты не лыбься, семь потов с тебя сойдет!
— Да хоть восемь блядь! Я смогу! — я было набрал воздуха, чтобы продолжить, но меня прервал гость.
Он повернулся ко мне, и блеснув на свету желтыми глазами, начал говорить таким каким-то тихим голосом, но в тоже время этот почти шепот проникал мне прямо в голову. Мне оставалось только сесть и отвечать на его вопросы.