Лед и пламя Тартара
Шрифт:
– Где Антигон? Почему он вас впустил? – спросила Ирка подозрительно.
Она ощущала: что-то здесь не так. Даже Багров не мог войти к ней без того, чтобы Антигон раз сто не сказал «не положено» и не устроил бы в кухне жуткую возню.
Толстяк наклонил голову и посмотрел на свой жезл. Он был не лыс, но неприятно плешив. Его блестящая макушка напоминала апельсин, в результате генетических экспериментов заросший черным курчавым волосом.
– Антигон, какой такой Антигон? – спросил он.
– Кикимор. Мой паж и оруженосец...
Дряблые, вылепленные из жира щеки толстяка дрогнули.
– Ссююю... А, этот!
– Очнется?
Поняв, что это означает, Ирка сорвалась с гамака. Копье, появившееся у нее в руке, почти касалось шеи толстяка. Ирке почудилось, что оно жадно тянется к ней, мечтая выйти сзади, у позвоночника. К ее удивлению, толстяк даже не переменился в лице. Более того, в его заплывших глазках мелькнуло нечто вроде хорошо скрытой иронии.
– Убери копье, валькирия! Я всего лишь усыпил твоего слугу. Наслал жезлом магию, с-ссссю! – сообщил он.
Ирка нерешительно опустила копье и тотчас вскинула его снова, потому что толстяк мечтательно сказал:
– Эти кикиморы крайне живучи. Помнится, однажды при мне одного такого мужики поймали в поле и колотили цепами в течение часа. И что же? Он умер только к вечеру.
– И вы не вступились?
Толстяк передернул жирными плечами.
– Нет, хотя мог бы обратить этих идиотов в бегство щелчком пальцев. Увы, у меня принцип, с-ссссю. Я не вмешиваюсь в события, которые не сулят мне лично никакой выгоды, – заявил он.
В глазках толстяка мелькнуло нечто такое, что совсем не вязалось с его рыхлым обликом. У Ирки внезапно заныла та самая точка чуть выше бровей, которую Багров не раз называл центром прозорливости. Ей захотелось помассировать ее костяшкой большого пальца.
Однако Ирка не сделала этого, зная, что ее движение сразу бросится в глаза. Вместо этого она незаметно моргнула и переключилась на истинное зрение. И сразу едва скрыла торжествующий вопль. Так и есть! Не ошиблась! Жирное тело гостя расступилось, как рыхлый кисель, пропустило взгляд, стало прозрачным, и Ирка осознала, что это лишь личина.
Роговицу Иркиных глаз обожгло, точно она низко наклонилась над кипящей картошкой. Инстинктивно валькирия отшатнулась, зажмурилась. Трясущиеся как желе щеки, существующие лишь в ее воображении, скрывали серебряную маску. Это была маска совсем молодого человека, бодрого, гладколицего, с уголками губ, застывшими в легкой усмешке. Глаза, полыхавшие в прорезях маски, были живыми, внимательно-прощупывающими. Ирка почти физически ощущала их осторожные, изучающие прикосновения.
Что находилось под маской и было ли там что-то, Ирка не видела. Маска оставалась непроницаемой даже для истинного зрения. Внутри нелепого писклявого толстяка скрывался поджарый и мускулистый мужчина среднего роста, с быстрыми опасными движениями, жесткий и собранный. Мужчина, с которым Ирка интуитивно не пожелала бы встретиться на боле брани. «А я еще копьем ему грозила, небрежно так! Да он убил бы меня трижды, если бы захотел», – подумала Ирка.
Гость повернулся к валькирии-одиночке боком, и изумленная Ирка увидела на затылке у него еще одну маску – на этот раз старого морщинистого человека. Его густая борода была отлита в серебре с поразительным искусством. И – самое невероятное! – в прорезях маски горели еще одни глаза, тоже, вне всякого сомнения, живые.
– Три минуты сорок секунд! Не так плохо, как можно было ожидать.
Его голос уже утратил визгливые интонации, которые, вне всякого сомнения, также были частью личины толстяка. Стал властно-негромким, деловым.
– Чего три минуты?
– Тебе понадобилось почти четыре минуты, чтобы понять, что это была личина. Так-то, валькирия!
Ирка вздрогнула.
– Значит, вы догадались, что я...
– Разумеется, – перебил ее Двуликий.
Он явно не хотел больше терять времени и спешил перейти к чему-то иному, главному, ради чего он и явился сюда.
Ирка торопливо соображала. Первым делом она поспешно защитилась от подзеркаливания, незаметно начертив на колене двойную страховочную руну. Легкое покалывание подтвердило, что руна начерчена правильно. Разумеется, от незнакомца ее фокусы не укроются, однако проникать в сознание он уже не сможет. Церемониться же с ним особенно не стоит.
«А Аида-то правду сказала! Это о нем она меня предупреждала!» – подумала Ирка.
Не доверяя защитным рунам, она дополнительно экранировала мысли навязчивой песней из последней топ-десятки. Песней, душещипательно повествующей о любви законченного эгоиста к безнравственной кокетке. Разумеется, любовь закончилась ничем, в виде последней любезности создав тему для песни.
Внезапно Ирка спохватилась, что так и не приготовила банку с водой. Мамзелькина не так часто советует, чтобы ее советами стоило пренебрегать. Валькирия поспешно, в нетерпеливом беспокойстве стала шарить взглядом по комнате. Никакой воды, как нарочно. Хотя бы недопитый чай в чашке! Вот он – закон подлости в действии, часть первая, дополненная! Ирка уже отчаялась, как вдруг взгляд ее зацепил запаянную полусферу на полке с книгами. Обычный сувенир, подарок Багрова: полузатопленный корабль с торчащей из воды мачтой. Вот оно!
Ирка села с тем расчетом, чтобы постоянно иметь полусферу с кораблем перед глазами. Гость вежливо сделал вид, что ничего не заметил. Или действительно не заметил.
– Кто вы и что вам нужно? – спросила Ирка. Спросила серьезно. Шутки закончились, и ее собеседник это почувствовал.
– Зови меня Двуликий. Это одно из множества моих имен.
– Двуликий Янус? – спросила Ирка. Мифологию она знала в совершенстве.
– Нет. Хотя внешнее сходство у нас есть. И не только внешнее, – таинственно отвечал гость.
– Вы страж? Маг?
– Не страж и не маг. Бери выше. Я языческий бог. Не из самых известных. Мне поклонялся один небольшой народец в Азии. Они называли меня Двуликий Аа. У них я отвечал за смерть и торговлю.
Сказано это было просто, без каких-либо эмоций и ломаний, чего Ирка не могла не оценить.
– Разве смерть и торговля связаны?
Серебряная маска продолжала усмехаться. В ее неподвижности было что-то зловещее.
– Теснее, чем ты думаешь. Кроме того, я считался покровителем авантюристов. Мне молились разбойники, а также те, кто собирался совершить преступление, но опасался возмездия. Обычно мне приносили в жертву свиней, но порой человека зарезать было дешевле, чем искать свинью. Такие жертвы я тоже принимал. Кроме того, я был богом ростовщиков, ну это уже так, по ходу дела. Ростовщики по природе своей близки к разбойникам, разве что пальцы пачкают не кровью, а чернилами.