Лед
Шрифт:
Провожать меня он не стал. Пробравшись в темноте, на ощупь, вдоль стен, я отыскал входную дверь и вышел на слабо поблескивающий снег. Мороз был такой, что я поспешил залезть в машину и включить обогревание. Оторвав взгляд от приборной панели, я услышал, как она негромко выкликнула фразу, из которой я понял лишь «обещай» и «не забудь». Я включил фары и увидел, что она стоит в дверях, обхватив себя тонкими руками. На лице — привычное выражение жертвы, что, конечно, имело психологическую природу и было результатом полученных в детстве травм; мне это виделось тончайшей тенью побоев на невозможно нежной, гладкой, белой коже у глаз и уголков рта. Образ этот имел для меня свою неодолимую привлекательность. Я едва успел выхватить ее взглядом, как машина тронулась; я машинально жал на стартер, не ожидая, что она сразу заведется на таком морозе. В ту же секунду, как бывает лишь во сне, темная внутренность дома вытянулась, превращаясь в черную руку, которая, схватив ее, рванула с такой бешеной силой,
После того как их отношения испортились, я уже не мог оставаться в стороне. Пока она была счастлива, я готов был исчезнуть, самоустраниться. Но теперь я снова ощущал свою вовлеченность и нашу с ней связь.
Два
Я услышал, что девушка внезапно ушла из дома. Никто не знал, где она. Муж говорил, что она могла уехать за границу. Но это было лишь предположение. Точной информации у него не было. Я был взволнован и без конца задавал вопросы, ответы на которые ничего не проясняли. «Я знаю не больше, чем вы. Она просто испарилась, полагаю, коли ей так захотелось, имеет право — она свободная, белая, ей двадцать один год». Он взял манеру говорить со мной шутливо, и я не был уверен в его искренности. Полиция ничего не заподозрила. Считать, что она стала объектом насилия или ушла не по доброй воле, оснований не было. Она была достаточно взрослой, чтобы решать за себя. Люди исчезали постоянно; сотнями уходили из дома, и больше их не видели, среди них много несчастливых в браке женщин. Было известно, что их союз распался. Теперь ей, скорее всего, полегчало и хотелось, чтобы ее оставили в покое. Дальнейшее расследование вызвало бы подозрения и только бы осложнило ситуацию.
Такая позиция была им удобна и оправдывала бездействие. Но для меня она была неприемлемой. С раннего детства она воспитывалась в условиях строгого повиновения, любые проявления независимости систематически подавлялись. Я не верил в ее способность по собственной воле пойти на решительный шаг: возможно, ее к этому подтолкнули. Мне очень хотелось поговорить с кем-нибудь, кто хорошо ее знал, но у нее, по-видимому, не было близких друзей.
Ее муж прибыл в город по какому-то таинственному делу, и я пригласил его отобедать в моем клубе. Мы проговорили два часа, но осведомленнее я не стал. Он упорно представлял все в легкомысленном свете, уверял, что даже рад, что она ушла. «Ее неврастения чуть не свела меня с ума. Я сделал все возможное. К психиатру она идти отказывалась. В итоге, она покинула меня, не сказав ни слова. Без объяснений. Без предупреждения. — Он говорил так, будто сам был потерпевшим. — Она пошла своим путем, обо мне не подумала, поэтому и я о ней не беспокоюсь. Ясно только одно — она не вернется». Пока он был в отъезде, я, воспользовавшись возможностью, поехал к ним домой посмотреть вещи в ее комнате, но не нашел ничего, что могло бы навести на ее след. То был обычный набор трогательных пустяков: фарфоровая птичка, порванная нитка искусственного жемчуга, любительские фотографии в старой коробке из-под шоколада. Один из снимков — отражение ее лица и сияющих волос на идеально ровной поверхности озера — я спрятал в бумажник.
Как бы то ни было, я должен был ее найти; факт оставался фактом. Я испытывал то же навязчивое влечение, что заставило меня поехать к ним сразу же по возвращении на родину. Рационального объяснения этому не существовало, просто я был не в состоянии с собой справиться. Желание стало непреодолимым и требовало удовлетворения.
Я забросил дела. Ее поиски — стали моим основным занятием. Остальное не имело значения. По-прежнему существовали потенциальные источники косвенной информации. Парикмахеры. Клерки, занимающиеся бронированием билетов. Обслуживающий персонал. Я стал посещать места, где подобная публика бывает регулярно, слонялся возле игровых автоматов, пользуясь любой возможностью поговорить. Помогли деньги. И интуиция. Я старался распутать любую ниточку, какой бы тонкой она ни была. Надвигающееся бедствие лишь подстегивало меня. Я не мог думать ни о чем другом. Не все из того, что я помнил о ней, я видел собственными глазами. Во время моего первого визита мы сидели в гостиной и беседовали об индри, рассказывать о них мой конек. Мужчина слушал. Она ходила туда-сюда, расставляя цветы. Повинуясь какому-то странному побуждению, я сказал, что они похожи на лемуров — дружелюбная, очаровательная, счастливая пара, обитающая среди деревьев. Он засмеялся. Она с ужасом взглянула на меня и выбежала в застекленную дверь, мелькнув серебряной гривой и бледными голыми ногами. Уединенный тенистый сад, спрятанный в укромном тихом месте, был приятным убежищем от летней жары. Вдруг неестественно, прямо-таки пугающе похолодало. Густая листва обернулась тюремной стеной, неприступной круговой стеной зеленого льда, которая, сужаясь, надвигалась на нее. За секунду до того, как лед сомкнулся, я поймал ее полный ужаса взгляд.
Зимним днем она позировала ему в студии обнаженная, с грациозно поднятыми руками. Долго держать их в таком положении, должно быть, очень непросто, и я поражался, как ей удается сохранять такую позу, пока не увидел, что ее запястья и лодыжки связаны. В комнате было холодно. Окна покрыла густая изморозь, а снаружи на подоконниках лежал снег. На нем была длинная шинель. Ее трясло. Когда она спросила: «Можно мне отдохнуть?» — голос ее душераздирающе дрожал. Он нахмурился, посмотрел на часы и положил палитру. «Ладно, на сегодня хватит. Можешь одеваться». Он развязал ее. От веревок на белой коже остались красные отметины. Она замерзла, отчего движения стали медленными и неуклюжими, она неловко сражалась с пуговицами и подвязками. Его это, по-видимому, раздражало. Он неприязненно отвернулся. Она нервно поглядывала на него, руки и губы дрожали.
В другой раз оба сидели в холодной комнате. На нем, как обычно, был длинный плащ. Стояла морозная ночь. У него в руках была книга, она сидела просто так. Закутанная в тяжелое серое полупальто с подкладкой в красно-синюю клетку она выглядела замерзшей и совершенно несчастной. В комнате было тихо и очень напряженно. Чувствовалось, что уже довольно долго никто из них не проронил ни слова. За окном, на трескучем морозе, хрустнула ветка, словно кто-то хлопнул в ладоши. Он отложил книгу и поднялся поставить пластинку. Она тут же запротестовала. «О, нет! Только не это жуткое пение, ради Бога!» Он не обратил на ее слова никакого внимания. Заиграл проигрыватель. То была песня лемуров, записанная мною на пленку и подаренная им. Мне необычная музыка джунглей казалась прекрасной, таинственной, волшебной. Для нее же слушать ее, очевидно, было пыткой. Она прикрыла уши руками, вздрагивала на высоких нотах, явно теряя над собой контроль. Когда пластинка закончилась, он тут же поставил ее снова, а она закричала, как будто он ударил ее: «Нет! Я больше не могу это слушать», — и, бросившись к проигрывателю, остановила его так резко, что голоса оборвались зловещим стоном. Он сердито посмотрел на нее. «Какого черта ты тут устраиваешь? Совсем спятила?» — «Ты же знаешь, что я не выношу эту жуткую пластинку. — Она была вне себя. — Ты ставишь ее только потому, что я ее ненавижу…» Слезы лились ручьями, она небрежно смахивала их рукой.
Сверкнув глазами, он сказал: «Неужели я должен часами сидеть в тишине только потому, что ты и рта открыть не соизволишь? — Сердитый голос был полон искреннего возмущения — Да и вообще, что с тобой последнее время? Почему ты не можешь вести себя по-человечески? — Не ответив, она прикрыла лицо ладонями. Слезы сочились меж пальцев. Он с отвращением посмотрел на нее. — Я тут с тобой, как в одиночной камере. Но предупреждаю, больше мириться с этим я не намерен. С меня довольно. Осточертело. Возьми себя в руки, или же…» Бросив на нее грозный взгляд, он вышел, хлопнув дверью. Она осталась в наступившей тишине, как потерявшийся ребенок с мокрыми от слез щеками. Потом она бесцельно бродила по комнате, подошла к окну, отодвинула занавеску и вскрикнула от неожиданности.
Вместо тьмы она увидела ошеломляющий небесный пожар, невероятный ледяной мираж. Холодные пульсирующие всполохи радужного огня пронизывали сверкающие монолиты громоздящихся вокруг ледяных гор. Вокруг дома закованные в лед деревья, словно сверхъестественные алмазные призмы, переливаясь и сверкая, отражали яркие переменчивые каскады льющегося сверху света. Северное полярное сияние превратило привычное ночное небо в холодный искрящийся свод, под которым землю со всеми ее обитателями сковали непреодолимые сверкающие ледяные барьеры. Мир превратился в арктическую тюрьму, откуда невозможно вырваться, все живое, как и деревья, уже безжизненные под смертоносной блестящей броней, было надежно приковано к земле.
В отчаянии она огляделась по сторонам. Со всех сторон ее окружали огромные, пронизываемые ослепительными вспышками света ледяные стены, непрерывно движущиеся, изменяющиеся потоки льда, стремительные лавины, как океаны, погребали под собой обреченный мир. Куда б она ни взглянула — всюду леденящее душу кружение, парящие прозрачные пики, нависающее кольцо холодных, огненных громад, волн, готовых обрушиться на нее в любую секунду. Замороженная смертным холодом, ослепленная сверканием кристального ледяного света, она чувствовала, как становится частью полярного миража, сливается со льдом и снегом. Она приняла мир льда, ослепительного, блистающего, мертвенного, как свою судьбу; она покорилась триумфу ледников и гибели мира.
Мне было жизненно важно найти ее без промедлений. Ситуация складывалась тревожная, атмосфера накалялась, катастрофа была неизбежна. Ходили разговоры о тайной агрессии иностранной державы, но никто не знал, что происходит на самом деле. Правительство скрывало факты. Меня по секрету проинформировали о резком скачке радиоактивного загрязнения, указывающем на взрыв ядерного устройства, вид и происхождение которого остались неизвестны, отчего сколь-либо точно предсказать последствия представлялось невозможным. Предполагалось, что произошло смещение полюсов, что, в свою очередь, привело к существенным изменениям климата, вызванным преломлением солнечной энергии. Если мягкие антарктические льды не растопятся теплыми Тихим и Атлантическим океанами, образуется огромный массив льда, который будет отражать солнечные лучи и посылать их обратно в космос, лишая планету тепловой энергии. В городе царили хаос и неразбериха.