Лёд

Сорокин Владимир Георгиевич

Вор

Николаева проснулась от прикосновения.

Кто-то голый и теплый прижимался к ней.

Она открыла глаза: белый потолок, матовый плафон, край окна за полупрозрачной белой занавеской, курчавые светлые волосы. Запах. «After shave lotion». Мужское ухо с приросшей к щеке мочкой. Мужская щека. Хорошо выбритая.

Николаева зашевелилась. Скосила глаза вниз: край простыни. Под простыней ее голое тело. Громадный синяк на груди. Ее ноги. Смуглое мускулистое мужское тело.

Прижимается. Обвивает ее руками. Поворачивает ее на бок. С силой прижимается своей грудью к ее груди.

– Послушайте… – хрипло произнесла она. – Я не люблю, когда так делают…

И вдруг оцепенела. Тело ее содрогнулось. Глаза полуприкрылись. Закатились по веки. Мужчина тоже замер. Вздрогнул, дернул головой. И оцепенел, прижавшись.

Прошло 37 минут.

Рот мужчины открылся. Из него раздался слабый хриплый стон. Мужчина пошевелился. Разжал руки. Повернулся. Скатился с кровати на пол. Бессильно вытянулся. Всхлипнул. Тяжело задышал.

Николаева вздрогнула. Засучила ногами. Села. Вскрикнула. Прижала руки к груди. Открыла глаза. Лицо ее было пунцовым. Из открытого рта вытекла слюна. Николаева всхлипнула и заплакала. Плечи ее вздрагивали. Ноги ерзали на простыне.

Мужчина со стоном выдохнул. Сел. Посмотрел на Николаеву.

Она плакала, бессильно вздрагивая.

– Хочешь соку? – тихо спросил мужчина.

Она не ответила. Испуганно взглянула на него.

Мужчина встал: 34 года, стройный мускулистый блондин, лицо тонкое, красивое, чувственное, большие голубые глаза.

Он обошел кровать. Взял с тумбочки бутылку минеральной воды. Открыл. Стал наливать в стакан.

Николаева смотрела на него: смугловатое тело, золотистые волосы на ногах и груди.

Мужчина поймал ее взгляд. Улыбнулся:

– Здравствуй, Диар.

Она молчала. Он отпил из стакана. Она разлепила пунцовые, налившиеся кровью губы:

– Пить…

Он сел к ней на кровать. Обнял. Приставил стакан к ее губам. Она стала жадно пить. Зубы стучали о стекло.

Выпила все. Со стоном выдохнула:

– Еще.

Он встал. Наполнил стакан до краев. Поднес ей. Она залпом осушила стакан.

– Диар… – Он провел рукой по ее волосам.

– Я… Аля, – произнесла она. Вытерла слезы простыней.

– Ты Аля для обычных людей. А для проснувшихся ты Диар.

– Диар?

– Диар, – тепло смотрел он.

Она вдруг закашляла. Схватилась за грудь.

– Осторожней. – Он держал ее за потные плечи.

– Ой… больно… – застонала она.

Мужчина вынул из тумбочки полотенце. Положил ей на плечи. Стал осторожно вытирать ее. Она посмотрела на свой кровоподтек, захныкала:

– Ой… ну… зачем же так….

– Это пройдет. Просто синяк. Но кость цела.

– Господи… а это… что ты делал-то такое… господи… ну на хуя же так? А? На хуя

же так вот делать? – Она затрясла головой. Поджала колени к подбородку.

Он обнял ее за плечи:

– Я Вор.

– Чего? – непонимающе смотрела она. – В законе?

– Ты не поняла, Диар. Я не вор, а Вор.

– Обычный?

– Нет, – засмеялся он. – Вэ, о, эр – три буквы. Это мое имя. Воровством я никогда не занимался.

– Да? – Она рассеянно осмотрелась. – Это что? Гостиница?

– Не совсем. – Он прижался к ее спине. – Что-то вроде санатория.

– Для кого?

– Для братьев. И сестер.

– Для каких?

– Для таких, как ты.

– Как я? – Она вытерла губы о колени. – Значит, я – сестра?

– Сестра.

– Чья?

– Моя.

– Твоя? – Губы ее задрожали, искривились.

– Моя. И не только моя. У тебя теперь много братьев.

– Бра… тьев? – всхлипнула она. Схватила его руку. И вдруг закричала в голос – надрывно и протяжно. Крик перешел в рыдание.

Он обнял ее, прижал к себе. Николаева рыдала, уткнувшись в его мускулистую грудь. Он стал укачивать ее, как ребенка:

– Все хорошо.

– Зачем… еще… зачем… оооо! – рыдала она.

– Все, все теперь у тебя будет хорошо.

– Оооо!!! Как это… ой, что ж ты наделал-то… господи…

Постепенно она успокоилась.

– Тебе надо отдохнуть, – сказал он. – Сколько тебе лет?

– Двадцать два… – всхлипнула она.

– Все эти годы ты спала. А теперь проснулась. Это очень сильное потрясение. Оно не только радует. Но и пугает. Тебе нужно время, чтобы привыкнуть к нему.

Она кивнула. Всхлипнула:

– А… есть… платок?

Он протянул ей салфетку. Она шумно высморкалась, скомкала, кинула на пол.

– Господи… обревелась вся…

– Ты можешь принять ванну. Тебе помогут привести себя в порядок.

– Ага… – пугливо покосилась она на окно. – А где…

– Ванная? Сейчас тебя проводят.

Николаева рассеянно кивнула. Покосилась на лилию в вазе. На окно. Снова на лилию. Набрала побольше воздуха. Вскочила с кровати. Кинулась к двери. Вор сидел неподвижно. Она рывком распахнула дверь. Вылетела в коридор. Побежала. Врезалась в медсестру. Та курила возле высокой латунной пепельницы. Медсестра голубоглазо улыбнулась Николаевой:

– Доброе утро, Диар.

Николаева кинулась к выходу. Голые ступни ее шлепали по новому широкому паркету коридора. Добежала до стеклянных дверей. Толкнула первую. Выскочила в тамбур. Толкнула вторую. Побежала по мокрому асфальту.

Врач смотрел на нее сквозь стекло. Скрестил руки на груди. Улыбался.

Блондинистый шофер в припаркованном серебристом «БМВ» проводил долгим взглядом. Ел яблоко.

Голая Николаева бежала по Воробьевым горам. Вокруг стояли голые деревья. Лежал грязный снег.