Лед
Шрифт:
— Вы спустились вниз, не сойдя с платформы фуникулера. Почему?
Молчание.
— Страх, — наконец сказал Гюисманс. — Мы боялись, что этот тип все еще шляется по территории, прячется в галереях.
— А что заставило вас подумать, что это был мужчина?
— А вы считаете, будто такое могла бы сотворить женщина?
— Среди рабочих случались ссоры, какие-нибудь стычки?
— Как и везде, — отозвался второй. — Пьяные потасовки, истории с девчонками. Случается, что люди просто друг друга не выносят… Вот и все.
— Ваше имя?
— Эчевери.
— Там, наверху, жизнь не сахар, а? — спросил Сервас. — Риск, изоляция, теснота — все это создает напряжение.
— У людей, что работают наверху, крепкие головы, комиссар. Моран должен был вам это сказать. Иначе они остались бы внизу.
— Я не комиссар, а майор. Все-таки там, наверху, когда погода ни к черту и все такое, есть от чего взорваться, а? — не унимался Сервас. — Мне говорили, что на высоте трудно засыпаешь.
— Это верно.
— Растолкуйте мне, как там.
— В первый день высота сильно изматывает, спишь как убитый. Потом спится все хуже и хуже. В последний день не больше двух-трех часов. Так уж устроена гора. Отсыпаемся в выходные.
Сервас оглядел рабочих. Все закивали, подтверждая слова товарища.
Он вглядывался в этих терпеливых парней, не блиставших образованием и не воображавших себя звездами. Они даже не искали легких денег, а просто выполняли свою тяжелую работу, которая нужна всем. Все были примерно его возраста, от сорока до пятидесяти, только самому младшему около тридцати. Сервасу вдруг стало стыдно за то, что он собирался их допрашивать.
Он опять поймал бегающий взгляд повара и поинтересовался:
— Этот конь наверху о чем-нибудь вам говорит? Вы что-нибудь о нем знаете? Видели когда-нибудь?
Они удивленно на него уставились, а потом все дружно замотали головами.
— Еще какие-нибудь происшествия наверху случались?
— Да всякое бывало, — ответил Эчевери. — Последний раз два года назад. Один тип оставил на горе руку.
— Где он теперь?
— Работает внизу, в бюро.
— Его имя?
Эчевери замялся, покраснел и смущенно поглядел на остальных.
— Шааб.
Сервас отметил про себя, что надо бы справиться об этом Шаабе. Конь оставил на высоте голову, рабочий — руку…
— А смертельные случаи бывали?
Эчевери отрицательно покачал головой.
Сервас повернулся к человеку самого почтенного возраста, в тенниске с короткими рукавами, из которых виднелись мускулистые руки. Он единственный, не считая повара, не сказал еще ни слова и не опустил головы под взглядом Серваса. В бледно-голубых глазах светился вызов. Широкое лицо с крупными чертами, холодный взгляд. Сервас отметил про себя, что такой вот ограниченный ум ни в чем никогда не сомневается.
— Вы тут самый старший?
— Ага.
— Сколько времени вы уже здесь работаете?
— Наверху или внизу?
— Там и тут.
— Двадцать три года наверху. Всего сорок два.
Голос ровный, лишенный всякой модуляции. Плоский, как горное озеро.
— Как
— А тебе зачем знать?
— Вопросы задаю я, договорились? Итак, как тебя зовут? — сказал Сервас, тоже переходя на «ты».
— Тарье, — раздраженно буркнул тот.
— Сколько тебе лет?
— Шестьдесят три.
— Какие у вас отношения с дирекцией? Можете говорить прямо, ваши слова не пойдут дальше этой комнаты. Я видел в туалете надпись «Директор — гнусный кретин».
Тарье осклабился как-то полупрезрительно, полунасмешливо.
— Так оно и есть. Только если бы дело было в мести, то наверху висел бы он, а не эта кляча. А ты как думаешь, господин полицейский?
— В мести, говоришь? — отозвался Сервас тем же тоном. — Хочешь вести следствие за меня? В полицию поступить желаешь?
Послышалось несколько смешков. По лицу Тарье, как чернильное пятно по воде, растекся яркий румянец. Ага, оказывается, он способен разозлиться. Интересно, до каких пределов? Вечный вопрос. Тарье уже открыл рот, чтобы ответить, но в следующий момент вдруг сдержался.
— Нет, — произнес он наконец.
— Кто-нибудь из вас знаком с конным центром?
Повар с кольцами в ушах нехотя поднял руку.
— Ваше имя?
— Маруссе.
— Вы увлекаетесь лошадьми, Маруссе?
Тарье загоготал у него за спиной, остальные за ним. Сервас почувствовал, что начинает выходить из себя.
— Нет, я повар. Время от времени я хожу помогать повару месье Ломбара в замок, на праздники, дни рождения, Четырнадцатое июля. Центр как раз рядом…
У Маруссе были большие светлые глаза с крупными, как булавочные головки, зрачками. Он обильно потел.
— А этого коня вы когда-нибудь видели?
— Я не интересуюсь лошадьми. Хотя, может быть… Там, внизу, лошадей полно.
— А месье Ломбара вы часто видели?
Маруссе отрицательно покачал головой.
— Я бываю внизу раз, от силы два в году и сразу иду на кухню.
— Но хотя бы иногда он попадался вам на глаза?
— Да.
— А здесь, на производстве, он появляется?
— Ломбар на производстве? — саркастически заметил Тарье. — Да для него эта станция — песчинка. Ты что, станешь разглядывать каждую травинку, когда стрижешь газон?
Сервас обернулся к остальным, и они снова закивали.
— Ломбар живет в других местах, — продолжал Тарье тем же вызывающим тоном. — В Париже, в Нью-Йорке, на Антильских островах, на Корсике… А на этот заводик ему наплевать. Он за ним приглядывает, потому что ему в завещании так предписано, но, строго говоря, ни фига тут не делает.
Сервас покачал головой. Он собрался сказать в ответ что-нибудь хлесткое. Но чего ради? Наверное, у Тарье были причины так разговаривать. Может, он когда-то нарвался на коррумпированного или бестолкового полицейского. Сервас подумал, что люди как айсберги. Под поверхностью — огромная масса невысказанного, тайного и болезненного. Никто не бывает таким, каким кажется.