Леди, которых не было

В Англию, м-с Сэвилл

3 августа 17..

С нами произошло столь странное событие, что, возможно, ты мне не поверишь, и решишь, что твой бедный брат совсем потерял рассудок, запертый среди жестоких льдов в погоне за открытием, ослепившим его. Сама моя мечта первым достичь полюса, раскрыть секрет, что влечет к себе магнитную стрелку и, быть может, даже достичь страны, скрытой за льдами и снегами и поражающей воображение своими богатствами, неизвестными доселе человечеству, сама по себе является дерзкой идеей, граничащей с безумством.

Но я просто обязан написать тебе о приключившейся с нами истории.

Порой

я и сам не доверяю своему разуму; мы лежим в дрейфе уже несколько дней, и бескрайние поля неровного льда, пугающие своим равнодушием и белизной, угнетающе действуют на мой рассудок. Мы вошли в область льда еще в прошлый понедельник (31 июля) и потихоньку, с опаской продвигались вперед по свободному проходу, который нам едва оставлял, почти сомкнувшийся вокруг корабля лед. Но вскоре из-за густого тумана, который делал наше положение еще более опасным, нам пришлось лечь в дрейф и надеяться на перемену погоды.

Сегодня около двух часов дня туман рассеялся, и мы увидели бескрайнее ледяное поле, которое заставила нас еще сильнее ощутить всю печаль и безысходность нашего положения. Но недолго мы предавались этим чувствам – странное зрелище привлекло наше внимание. Примерно в полумиле от нас мы увидели пару низких саней, запряженных собаками и мчавшихся с юга на север, прямо на нас; в первых санях, управляя собаками, сидело существо, подобное человеку, но гигантского роста, вторыми же санями управляла фигура куда меньшего размера, на фоне гиганта казавшаяся ребенком. Это зрелище было изумительно еще и потому, что мы были уверены, что на многие мили вокруг не было и быть не могло не только поселений, но даже и просто твердой земли.

Скованные льдом, мы следили за санями в подзорные трубы, пока сани не подъехали столь близко, что и невооруженный человеческий глаз смог бы рассмотреть их во всех деталях.

Нетрудно вообразить мое изумление, когда я понял, что одна из фигур, более маленькая и хрупкая, – принадлежит женщине, ловко управляющей санями. Только представь, милая сестра, – это была женщина!

Другая фигура определенно была мужской и обладала внешностью столь пугающей, что я даже отшатнулся от испуга, но вскоре смог справиться со своими чувствами и даже поприветствовать подъехавших вплотную к кораблю странников. Женщина тут же вежливо ответила мне по-английски, хоть и с иностранным акцентом. Она попросила разрешения подняться на борт вместе со спутником, чтобы переночевать с комфортом, раз уж случилась такая удача. Мужчина хранил молчание и старался прятать лицо, и я понимал это его стремление.

Я не нашел причин отказать странной паре незнакомцев и тут же пригласил их на корабль. Моя команда, столь же снедаемая любопытством, как и я, не стала роптать. Никто из них не вспомнил примет о женщинах на корабле, никто не выразил обеспокоенности пугающей внешностью гиганта, что поднимался к нам на борт, даже собаки, которых пришлось загнать в трюм и накормить, не доставили никому неудобства. Воистину, любопытство – невероятная страсть человечества!

Мы отнесли вещи наших гостей в небольшую каюту, где была пара кроватей. Я так и не узнал, кем приходятся друг другу путешественники, но боялся показаться навязчивым и бестактным. Я планировал уточнить это в беседе за ужином, но хотя меня и пугала внешность нашего гостя; наиболее вероятным мне казалось, что он приходится если не мужем, то братом своей спутнице.

Я пригласил гостей поужинать в свою каюту, надеясь поскорее узнать ту невероятную историю, что привела их на эти льдины. Бесхитростная, но горячая и сытная корабельная еда явно порадовала наших гостей. Для начала я узнал, что женщину зовут Виктория, а мужчину – Адам. С последним мы завели простую вежливую

беседу, и я поразился, насколько приятен в общении человек, чья внешность вызывала у меня такое отторжение; я был практически очарован и не замечал, сколь пугающи его мертвенные глаза и странная, неестественная мимика. Он разделался с ужином куда быстрее нас с Викторией, что и не удивительно при его габаритах, и тут же попросил у спутницы разрешения выйти на палубу, очевидно чувствуя себя стесненным в моей небольшой каюте.

Его обращение с Викторией, все их разговоры тогда казались мне невероятно странными. Адам вел себя словно прилежный и уважительный сын, но выглядел гораздо старше и внушительнее своей спутницы – она же отвечала ему, словно любящая мать. Как же это удивляло меня тогда, и каким же правильным кажется сейчас!

Адам ушел, и какое же разочарование я почувствовал! Я жаждал интересного рассказа, но разве мог я тогда предположить, что просить о разговоре нужно эту задумчивую женщину. Надеюсь, ты не сочтешь меня грубым, но разве не часто бывает, что жены не знают цели своей поездки с мужем, а сестры ни слова не могут рассказать о научных изысканиях братьев? Если бы тебя кто-то пытался бы допросить о том, чем занят твой брат, разве ты смогла бы рассказать больше того, что я плыву на корабле на север? Пока я предавался печали и сомнениям, Виктория сама начала разговор.

– Вы, наверное, хотите узнать, кто мы и почему путешествуем по столь недружелюбным местам? – Она посмотрела на меня с почти незаметной усмешкой, словно догадывалась, как выглядит в моих мыслях. – Я вижу в вас знакомый огонь познания, а потому с удовольствием поделюсь с вами своей историей. Верить мне или нет – выбор за вами.

Мы говорили несколько часов подряд, но я чувствовал, что мог бы слушать ее рассказ днями напролет, если бы ей вздумалось быть более многословной. Я решил записывать ее историю, и Виктория лишь улыбнулась на это. Я уверен, ты с интересом прочтешь эту рукопись, и сам я, если выживу, буду с восторгом перечитывать ее, хоть и слышал всё это из ее уст, видел, как озаряется светом или горькой улыбкой ее лицо и как движутся, словно испуганные птицы, ее худые, нервные руки.

«Я родилась и выросла в Женеве, в семье именитых граждан республики. Мои предки много лет были советниками и синдикатами; отец снискал уважение своей честностью и усердием, отправляя ряд общественных должностей. Если с чем и повезло злосчастной Виктории, так это с семьей.

Вряд ли описание моего детства будет вам особенно интересно; как и многие женщины моего круга, в детстве я получала хорошее воспитание вместо хорошего образования. Вы можете с легкостью вообразить эти однообразные дни, призванные превратить живого, любознательного ребенка в эталонную леди, чей круг интересов ограничен домашними делами, новой модой на платья для выхода и мнением, которое она производит в обществе. Мне, с детства проявляющей интерес к тому, как устроен этот мир, всё это было особенно в тягость.

Я впитывала те крупицы знаний в точных науках, что мне дозволено было получать, с превеликой радостью и благодарностью. Я была так тиха и прилежна, что получила дозволение проводить время в отцовской библиотеке – отдыхать в тишине, как считали родители и слуги. Но нет, я не отдыхала, я со всей страстью изучала всё, что хоть немного могло приоткрыть для меня тайну устройства нашего мира.

Мне казалось, что само провидение вело меня. Вы можете посмеяться над тем, насколько необразованна я была, но событие, что заставило меня увериться в своем выборе, произошло только и исключительно потому, что моему учению уделяли недостаточно внимания.