Шрифт:
Леди-рыцарь
Глава первая
УВЫ, ОНА БЫЛА СЛЕГКА ПЕЧАЛЬНА…
Котенок был почти незаметен на фоне жухлого осеннего газона —жалкий комок грязно-серой шерсти в мешанине порыжелой травы. В прежние беззаботные времена детства-отрочества Сергей его просто-напросто не заметил бы, поскольку допрежь не имел такой дурной привычки – озираться по сторонам, едва выйдя из подъезда. Прежние времена вообще были оазисом спокойствия и благополучия по сравнению с нынешними. Тихий домашний мальчик Сереженька измерял те дни исключительно прочитанными книгами, фильмами по телеку, уроками и редкими прогулками по пятачку перед своим подъездом. Приближение к кардинальной метке “совершеннолетие” исподволь изменило все. В
Тихие и не от мира сего люди, попадая в подобные ситуации, поневоле приобретают одно весьма ценное для выживания качество, – они становятся зоркими и осторожными, очень и очень зоркими и осторожными. Учатся оглядываться и озираться на каждом шагу, в конце концов это проще, чем каждый раз врать родителям, скрывая истинные причины появления новых и новых синяков. И пусть это звучит совершенно не по-геройски, зато свидетельствует о полной психической вменяемости.
Серега сделал еще шаг и огляделся. Вереница соседних подъездов, рваной лентой убегавших к коробке продуктового магазина вдали, была безлюдна. Скамеечки, тротуары, куцые газончики… Серое пятнышко на одном из газонов – блеклое, почти неразличимое. Он помедлил, но все же перешагнул через низкое, ему до колена, ограждение.
Идти было тяжело, ноги вязли в раскисшей от дождей почве. Подошвы скользили и тяжелели от налипших комьев грязи. На траве лежал котенок. Сергей внутренне содрогнулся. Не время на травке валяться, совсем не время. Он присел на корточки.
Котенок едва дышал. Крохотные клычки обнажились в нехорошем оскале. Меховой комочек, который, пожалуй, уже нельзя было назвать живым.
Серегина страсть к несчастным бездомным животным была тем качеством его натуры, которого он сам стеснялся, но которую так и не сумело подавить в нем его нарождающееся эго половозрелой особи. Время от времени эта страсть добавляла неприятностей в его и без того сложную личную жизнь. Особенно в его отношения с родителями. Борьба Серегиной матери с этим недостатком сына была тяжелой, самоотверженной и бескомпромиссной. Начало ей было положено в те незапамятные времена, когда Серега только-только делал свои первые шаги по приподъездным тротуарам. С тех пор конфликт поколений перерос в настоящую войну. То родителям удавалось втихую от сына запихнуть очередную появившуюся в их доме кошку в машину и увезти ее на другой конец города, то вдруг Серега в течение нескольких дней скрывал от них присутствие в своем платяном шкафу еще одного бездомного и голодного создания.
О том, чтобы притащить домой сегодняшнего найденыша, нечего было и думать. Мать дома, а у него сейчас занятия в колледже. Вариант с лестничной площадкой в его подъезде тоже не подходил – там уже жила одна весьма почтенная мать семейства, трехцветная мадам в компании четырех мяучащих отпрысков. Соседи и родители, вначале крайне бурно отреагировавшие на ее появление, теперь мирились с новоявленной жиличкой как с кормящей матерью-одиночкой, которая к тому же была воспитанной, и кошачьи свои дела убегала делать на улице. В благодарность за это соседки (в число которых втайне от сына вошла и Серегина родительница) даже установили негласный контроль над тем, чтобы молоко в кошачьей миске не убывало. Но появление в их подъезде еще одной кошачьей особи, да еще и на последнем издыхании, могло существенно осложнить ситуацию…
Котенок слабо дернул лапкой, и Серега торопливо взял его на руки. Грязь, густо облепившая звереныша сверху и снизу, тут же украсила рукав его куртки. Сам Серега этого не заметил, погруженный в раздумья. Неплохо бы сунуть его в один из соседних подъездов, – но оставить полудохлого малыша на милость совершенно незнакомых людей? Хорошей идеей мог бы стать теплый подвал, но, увы… Все подвалы в его доме, как это и полагается подвалам бурного постперестроечного времени, были надежно запечатаны добротными полупудовыми замками…
– Смотри-ка ты, котенок! – жизнерадостно провозгласил вдруг кто-то слева и сзади. – Н-да, выглядит не очень.
Серега дернулся от неожиданности. И оглянулся. Сзади никого не было. Совершенно никого… Мокрая черно-серая рамочка дорожки вокруг газона, вся в радужных плошках луж, приподъездная скамейка – везде было пусто.
– Никак подыхает? – снова бодренько зазвучало у Сереги в ухе. На него пахнуло ледяным ознобом. Почище, чем во время просмотра ужастика…
– Да, весьма вероятно…– задумчиво ответствовал другой голос, но уже в правом Серегином ухе. Или над правым ухом? Голос звучал чопорно и скрипуче.
Серега крутанул голову вправо, до хруста выворачивая шею. Окрестности газона и сам газон продолжали впечатлять полным отсутствием любого присутствия.
Голос справа продолжил как ни в чем не бывало:
– Как говорится, некоторым лучше просто помереть, чем сложно пожить. Не так ли, юноша?
Вокруг было типичное октябрьское утро – малышня в садах, ребятня в школах, предки, как это им и положено, на работах. Вдали, у самого магазина, сиротливо посиживали на скамеечке две бабульки, на таком расстоянии сильно смахивающие на парочку нахохлившихся воробьев. Не было слышно хлопков подъездных дверей, не звучали удаляющиеся шаги… За шиворот медленно ссыпалось ледяное крошево и колким страхом пробирало аж до самых ногтевых пластинок. Такого ужаса он не испытывал уже очень давно – с того самого случая, когда с ним, шестилетним, вздумала поиграть заскучавшая овчарка. В памяти остались щелканье бело-желтых клыков возле щек, оцепенелая неподвижность в теле и замороженная боль в ухе, когда овчарка, разыгравшись, прихватила мочку зубами…
– Молчит, – скучающе сказали над левым ухом. – Совсем немой. От страха, что ль? А кому бедную животную от смерти спасать? Ну?
Надо вдохнуть. Выдохнуть…
– Что вы говорите? – поддержали диалог справа, в голосе звучало наигранное удивление. – Какой пугливый юноша. Умоляю вас, друг мой, только не вздумайте чихнуть у него над ухом. А не то – упаси нас господь! Эксцессы случаются, знаете ли… А ведь памперсы в этом возрасте, как я припоминаю, уже не носят…
– Ждем-с! – издевательски рявкнули слева. – Думаем-с. И кто бы это мог быть, а? А животина несчастная тем временем подыхай. А я, может, голос твоей совести – это если она у тебя есть, совесть-то. Ну вот ответь ты мне, своей совести, как на духу —хочешь ты аль нет спасти бедную животную?
– Плохо слышащий юноша, – посочувствовали справа. – Пуглив, глуховат… Просто беда какая-то!
– Увы мне, – разглагольствовал басок. – У детинушки, похоже, губы от страха смерзлись. Ни тебе ме, ни тебе бе, ни тебе кукареку… Статуй с острова Пасхи! Ну? Хоть головкой-то кивни, горе ты мое луковое, в землю вкопанное! Чудо-богатырь без Суворова! Спасать аль нет кошку твою драную?!
Смысл слов доходил до Сергея медленно, с трудом, словно сквозь вату продираясь к сознанию. Почему-то он закивал… “Ну и что же я такое делаю?” – мелькнула у него на мгновение трезвая мысль и тут же пропала, потому что его вдруг обеспокоило совсем другое. Он никак не мог остановиться. Голова продолжала кивать, самостоятельно и судорожно. Словно принадлежала не Сереге, а китайскому сувенирному болванчику с вихляющейся в ошейнике шеи муляжной головкой. Кивание продолжалось, мерное и неостановимое. Он ощутил, как из желудка по спирали всплывает к горлу тошнотворный комок. Окружающий Сёрегу мир вдруг покачнулся и мягко поплыл вокруг него. Пожухлая, словно ржавчиной тронутая трава, коричневые скелеты кустов, грязные рамки тротуаров… Все сплавлялось в полосы бурого, рыжего, серого. В какой-то момент он почувствовал, как все тело расслабленно заваливается назад и вбок, сохраняя при этом позу, в которой он сидел – с согнутыми в коленях ногами, с руками, прижатыми к груди, как у запеленатого младенца, на которых продолжал покоиться невесомо-холодный и по-прежнему неподвижный котенок. Серий мрак, словно пелена, разворачивался вокруг него. Затем пришла пустота, черная, липкая, с гулом в ушах, лезущая к нему в голову широким, разливающимся клином…