Ледоход
Шрифт:
За размышлениями Туманов не заметил, как углубился в парк, вслед за сбежавшей девицей. Шел по дорожке, на автомате обходя лужи и скользкие пятна еще не растаявшего льда. Скрипел под ногами песок — видимо, им посыпАли тропинки зимой. Пахло прелой листвой, потрескавшийся асфальт навевал грустные мысли. Хотя почему грустные? Ведь неустроенность и неухоженность этого уголка зависит целиком от людей, тех, кто призван следить за порядком в сквере. А порядка как раз и не наблюдается. Наплевательское отношение ко всему, что считалось общественным, для этой страны и этого времени было нормой. Не исключением, а правилом. Но если дать этому парку хозяина… Нормального, не отягощенного чужими заботами, уверенного, что всё здесь принадлежит только ему…
Виктор Иванович кривовато усмехнулся. Ход собственных мыслей ему откровенно нравился. Какие же идиоты те, кто писал в девяностых-двухтысячных книжки про попаданцев. Социализм они хотели спасти. Страну сохранить. Болваны! Эта страна развалится при любом раскладе. Она просто обречена. Ленивый народ, дурные правители, замшелые идеалы. Будущее принадлежит другим. Волевым, сильным, точно знающим, что всё в жизни имеет твёрдую цену. И платить её должны неудачники. Никчемные, слабые, ни на что не способные. Когда-то и сам Туманов входил в их число, но теперь… Нет, теперь всё будет иначе. Надо только составить план, как действовать, что предпринять в первую очередь, а что во вторую.
Сначала — перебраться из захолустья в Москву. Найти подходящий вуз, поступить — уже имеющегося багажа знаний для этого вполне хватит. Потом жениться. Супругу подобрать из приличной семьи. Чтобы и тесть со связями, и сама не уродка. Затем двинуться вверх по партийной или хозяйственной линии, а когда грядет перестройка, влиться в команду «молодых реформаторов». Развал Союза встретить во всеоружии: с начальным капиталом, поддержкой сверху и знанием, куда вкладывать деньги. С производством связываться ни к чему, но в сфере финансов… Да, тут возможностей много, главное — тщательно всё продумать, чтобы не попасть под бандитскую крышу и не влететь под дефолт… Дальше — уже на выбор. Или уехать в Европу и наслаждаться там тихой безбедной жизнью, или продолжить сколачивать состояние на исторической родине… Перспектива, однако. Аж дух захватывает…
Впереди что-то хрустнуло. Туманов вскинулся. Навстречу ему шли трое парней, на лицах — неприятные ухмылочки.
Виктор Иванович замедлил шаг. Сознание заполонило чувство неясной тревоги. Парни тоже притормозили. Мало того — начали расходиться. Причем, явно не для того, чтобы пропустить одинокого пешехода, а скорее наоборот — чтобы тот не сбежал. Расстояние — метров десять. Сбежать и вправду не выйдет. Догонят в момент.
В душу инженера начал заползать страх. Липкий, противный. По виску стекла струйка холодного пота. Страх постепенно переходил в панику. Это же те, про кого говорила Ирэн. Борчик, Петюня и Серый. Неужели бить будут? Или даже калечить? А как же планы? Что делать, если станешь вдруг инвалидом? Кому они здесь нужны?! Как пробиваться наверх, если прямо сейчас тебе проломят голову?!
Спасение пришло, как всегда, неожиданно.
«А ну-ка, подвинься, шкет», — голос в мозгу звучал столь настойчиво, что Туманов просто не смог ему воспротивиться. Безропотно отдал бразды правления своей второй ипостаси и тут же забился в бездну собственных страхов. Только бы пронесло. Только бы не покалечили и не убили…
Стрельников неторопливо приблизился к перегородившей путь троице. В одиночку с любым из них он бы справился, но сразу с тремя… А, впрочем, какая разница? Главное — не сдаваться и не отступать. А еще лучше бить первым и — ничего не бояться.
Остановился. Молча глянул на возглавляющего гоп-компанию Борчика.
Тот глумливо оскалился.
— Что, Стрельник, не ждал?
— Чего?
Николай вынул из карманов руки. Встряхнул. Покосился на заходящего сбоку Петюню, потом на вихляющего коленцами Серого. Этот — самый трусливый. В драку полезет последним. Да и то, если будет уверен, что в рожу ему уже не зарядят.
— Чего-чего, того самого, — прошипел Борчик. — Тебя, б…, предупреждали, чтобы к чужим тёлкам не клеился? Предупреждали. Так вот и не оби…
Стрельников презрительно сплюнул.
— Не тебе, дрищ, командовать, с кем и кому ходить. Понял?
— Что-о?! Да я те…
Окончание фразы застряло у гопника в глотке. Резкий прямой в челюсть не оставил ему никаких шансов.
Нокаутированный Борчик рухнул без звука.
«А говорили, большие шкафы падают громко».
Уходя от удара в висок, Стрельников слегка поднырнул под бьющую руку. Этого оказалось достаточно. Кулак Петюни просвистел возле самого уха.
«Промазал — лови ответку».
Ботинком по голени, коленом в промежность и локтем в хребет, чтобы не трепыхался.
«Отдохни, дурик».
— Э-э, ты чего-чего?
Николай рывком развернулся к единственному оставшемуся на ногах противнику.
— Что, Серый, очко-то жим-жим?
— Чего, чего… — продолжал лопотать тот, пятясь всё дальше и дальше.
— А ну! — Стрельников сделал вид, что сейчас бросится на врага.
Секунда — и Серого как ветром сдуло. Прямо через кусты.
— Ссыкун, — резюмировал Николай, возвращаясь к поверженным Петюне и Борчику. Первый глухо стонал и пробовал отползти на обочину. Второй сумел кое-как подняться на четвереньки и ошалело крутил башкой. Видимо, пытался сообразить, как и когда его занесло «на эти галеры».
— Так что ты там говорил про тёлок? Мож, повторишь, а то я не очень расслышал? — победитель лениво пнул ворочающегося в грязи Борчика, заново переводя его в положение «мордой в асфальт».
— И-и-ы-ы-ы, — бывший хахаль Ирэн промычал нечто невразумительное.
— Сопли прожуй, гундосый, — хмыкнул Стрельников.
«Общаться» с недругами желания не было, да и голова опять закружилась. Хоть и говорят, что сдавать кровь полезно, но если её сдавать дважды в день, сперва за себя, а потом за соседа по общежитию, на иные «физические нагрузки» здоровья может и не хватить.
Николая хватило шагов на сорок. Подняв упавшую кепку, он медленно, не оборачиваясь, добрёл до развилки, свернул на боковую дорожку и… едва не свалился без сил. На миг потерял сознание и, если бы не росшая у тропинки берёза, рухнул бы прямо в грязь, без вариантов.
Окончательно парень пришёл в себя лишь через полминуты. Стоя на полусогнутых, обняв берёзовый ствол и уткнувшись носом в сухую кору, он жадно ловил ртом воздух, холодный, влажный и до безумия «вкусный». Каждый вдох — словно кусочек жизни. Причем, не своей, а чужой. Вливающейся толчками. Проникающей в лёгкие, кровь, желудок, растекающейся по организму, пытающейся его подчинить.