Шрифт:
Глава 1
Я закрыла книгу почтенного Вальтера Скотта, написанную на том английском, который волей-неволей перенес меня во времени на сто лет назад в ту пору, когда еще носили платья и шляпы, когда девушки прятались от солнца под тканевыми зонтами и облачали свои прекрасные ручки в перчатки, дабы уберечь их и сохранить белый оттенок кожи, который уже долгие годы навеки запечатлелся на мне и во всем белом свете не существовало мази или лекарства, которые были бы способны излечить меня от этой болезни.
Потрепанная, посеревшая книга захлопнулось в воздухе и аккуратно упала в стопку других книг,
– И при луне мне нет покоя… – тихо, как, должно быть не пронесется даже легкий ветерок, произнесла я своим певучим прекрасным голосом, который в последние годы стал для меня непривычнее тишины, в той мере, разумеется, в какой я способна ее слышать своим феноменальным слухом среди шорохов крыс в подвальных помещениях и дыхания диких животных, пробегающих по темному лесу где-то в закоулках Шотландии.
Я любила эту страну за то, что в ней всегда можно найти покой и уединение. За множество заброшенных замков и поместий, где можно притаиться, как дикое изгнанное из стада животное и представить, что ты ведешь более-менее нормальное человеческое существование. Ко всему прочему, тут нередко можно найти старые книги, которое при обычном зрении навряд ли составит удовольствие читать. Я же могла это делать даже в кромешной темноте. Однако сейчас на страницы мне светила кровавая луна, глядя на которую я невольно выпуская клыки и шипела. Уже очень давно мне не приходилось утолять свою жажду в той мере, в какой это требовалось.
Книги – мои вечные и единственные друзья. Я уже и не помню, когда последний раз беседовала с кем-то иным. Хотя, конечно же, помню – это всего лишь фигура речи. Но было это очень и очень давно – для кого-то целая жизнь.
Но все мы, носители этого бремени, по большей части отшельники и одиночки. Только безумцы, которым никогда не надоедает вечная жизнь, продолжают существовать среди людей. Я встречала таких и каждый раз
замечала в глазах этих вампиров не угасающий огонь, тягу к жизни и удовольствиям, которые покинули меня, когда годы моей жизни перешагнули ту черту, за которой обычно приходит покой. Одним из таких вампиров был мой создатель – Константин Строганов.
Все, что я знаю о нем – это целиком и полностью заслуга моих неумолимых поисков, которые я не прекращаю в течении всей своей жизни, (если это, конечно, можно так назвать) делая небольшие десятилетние паузы, когда я ухожу в себя и тяжело, по-философски задумываюсь о своем существовании и существовании всего в подлунном мире. Наступит ли для меня когда-нибудь конец? Что ждет меня и таких же как я за чертой? И смогу ли я когда-нибудь его отыскать? Все было бы гораздо проще, если бы мой создатель не скрывался от меня.
Я родилась в 1847 году на юге Америки в богатой семье рабовладельцев. Но в 1861-ом году пришли северяне и отняли у нас все – земли, рабов, разграбили наш дом, отняли скот и лошадей, забрали все украшения, одежду, запасы еды и даже нашли, закопанные возле дома, винные припасы. А нас – меня, матушку и пару верных чернокожих служанок зверски изнасиловали.
Война отняла у нас всех мужчин – отца, братьев, моего кузена, который должным был стать мне супругом. В те времена все мы женились и выходили замуж за своих двоюродных братьев и сестер. Вскоре от голода погибли обе наши служанки, благочестиво жертвовавшие последними найденными в поле зернами для нас с матушкой, а вслед за ними ушла, и моя благороднейшая maman, сохранившая даже в последние минуты своей жизни те качества, что носила в себе в те времена каждая уважающая себя южанка, оставшись настоящей леди, не имея даже платка, которым можно было повязать себе голову в палящий солнечный день.
Мне и самой оставалось недолго. Я не имела сил даже подняться с травы, где упала в последний раз, потеряв сознание, когда вышла в сад, чтобы отыскать на дереве какой-нибудь оставшийся плод. Помолившись Богу за наши души, я стала дожидаться конца. Вот тогда он и появился…
Скиталец, Строганов прибыл в наши края из далеких северных мест. Мое редкое дыхание он услышал за несколько миль, после чего, как ветер помчался к нашим имениям. Теперь мне прекрасно известно, как это бывает, но я до сих пор не могу найти ответа для чего он это сделал; зачем превратил меня в подобное себе создание, если, как водится, обращенный всегда убивает своего создателя.
Жизни во мне почти не оставалась, и моя кровь не могла доставить ему удовольствие. Все же он оставил на моей руке свой укус, выпустив в вену яд. Но прежде, чем это сделать, Константин прошептал мне что-то на своем грубом холодном языке. Эти слова долгие годы оставались для меня загадкой, пока я, наконец, в совершенстве не овладела русским языком, а попутно с ним – сербским, болгарским, украинским и молдавским, потому как в самом начале я не знала, что это был за язык.
– Теперь мы с тобой одной крови. – сказал он мне и обрек на страшные муки.
Как бы сильно не пугал меня ад, мне кажется, его пламя не идет ни в какое сравнение со страданием, что обрекает тебя превращение в холодного кровососущего демона. Это агония, длившаяся целую вечность. Я до сих пор помню эту страшную боль и всегда начинаю шипеть, как шотландская дикая кошка, когда мои острые клыки впиваются в ее мохнатую шею и разрывают мягкую теплую плоть. Хуже всего, что забыть это невозможно, как и каждую минуту своей жизни, начавшуюся после смерти.
Последний раз мы устроили с Константином догонялки по лесам Норвегии, где в горах я потеряла его след. Это было восемнадцать лет назад – ровно столько же, сколько Бог отчитал мне человеческих лет на этой земле. С тех пор я ни разу его не видела и не слышала его запаха, ставшего для меня чем-то вроде наркотика для смертных.
Дело в том, что у меня с Константином возникла какая-то особенная связь, выходящая за правила всех вампирских канонов. Обычно обращенный становится рабом для своего создателя – его пешкой, почти безвольным существом, готовым уничтожить себя по одной просьбе своего повелителя, поэтому они часто убивают своих создателей, чтобы избавиться от этой связи, если, конечно, им выпадет такая возможность, так как ни один нормальный вампир надолго не оставляет свою пешку в живых. Со временем у них мало-помалу начинает проявляться воля и все, чего они и им подобные могут желать – это убить создателя, организовав для себя свободу. Поэтому мы стараемся не обращать других, а если и делаем это для каких-то своих целей, то это всегда «вампиры-однодневки».