Ледяная Шарлотта
Шрифт:
– Он убил их всех, пока они спали, – пояснила она самодовольным тоном, каким фокусник говорит «та-да!», исполнив трюк.
– Кто? – спросил дядя Джеймс, встревоженно глядя на дочь.
– Никто не знает. Его так и не поймали.
– Она снова смотрела передачу о нераскрытых преступлениях, – объяснил Камерон, взял вилку и продолжил есть, словно ничего не случилось. – И нарисовала очередную сцену убийства.
– Ох, Лилиаз, – простонал дядя Джеймс. – Бога ради, ну почему ты не нарисовала цветочек?
Посмотрев
– Прости… у нее сейчас мрачный период. Думаю, все дети через такое проходят, правда?
Я кивнула, хотя и не смогла вспомнить, чтобы сама когда-нибудь рисовала кошмарные сцены убийств и дарила такие рисунки другим.
– Это случилось ночью, – продолжила свой рассказ Лилиаз, глядя на меня. – Они все легли спать, и кто-то их убил. Порубил топором прямо в постелях. Хрясь, хрясь!
– Лилиаз, довольно, – начал сердиться дядя Джеймс. – Не за столом. Вспомни о манерах.
– Софи решит, что она приехала в дом ужасов, – натужно рассмеялась Пайпер. Повернувшись к Камерону, она продолжила: – Может, поиграешь для Софи, пока она здесь? – Кузина говорила с таким воодушевлением, и я решила, что она просто пытается вернуть беседу в нормальное русло. – Например, после ужина?
Она посмотрела в другой конец комнаты. Лампы там были выключены, сцена и рояль утопали в тенях, и, когда внезапно раздался нестройный аккорд, я едва не подпрыгнула. Нож и вилка с лязгом упали на стол.
– Кто там? – спросила я, всматриваясь во мрак сцены, пытаясь разглядеть рояль и гадая, не сидел ли за ним пятый член семьи Крейгов, о котором я не знала… Из тьмы донеслось еще несколько аккордов, нестройных, немелодичных – казалось, незнакомец за роялем играть совсем не умел и давил на случайные клавиши.
Камерон рассмеялся, впервые с момента моего прибытия, но смех его не был добрым.
– Расслабься, – сказал он. – Это Ракушечка.
Послышались еще пара случайных нот и мягкий удар. Через несколько секунд из тени вышла серая кошка и прыгнула на колени Камерону.
– Кажется, я забыл опустить крышку. – Кузен явно наслаждался произведенным эффектом.
Смутившись, я опустила глаза в тарелку.
– Ракушечка – необычное имя для кошки, – произнесла я, чтобы не молчать.
– Ее назвали в честь персонажа одной легенды, – объяснила Пайпер. – Ракушечка – это шотландское чудище, водяной с длинными черными волосами, который живет в ручьях и реках. Его одеяние все в ракушках: когда чудище движется, они позвякивают, и ты можешь слышать, как оно приближается. Если ему не удается утопить человека, он с удовольствием над ним поиздевается – так о нем говорят.
Они говорили об утопленниках уже второй раз. До смерти Джея я была равнодушна к подобным темам, но теперь не хотела ни слышать, ни думать об этом. Я не была уверена, знали ли дядя Джеймс и его семья о том, что случилось с моим лучшим другом, но Пайпер, похоже, почувствовала, что мне неприятны ее слова, и быстро сменила тему. Указав на кошку, она произнесла:
– Ребекка назвала ее так.
В комнате воцарилась полная тишина. Все застыли. Конечно, разговор о Ребекке не мог быть веселым, но и такой реакции я не ожидала. Все смотрели на Пайпер, будто она только что произнесла самое грязное ругательство.
Первым пришел в себя Камерон, наколол на вилку кусочек стейка, отправил его в рот и медленно прожевал, не спуская глаз с Пайпер. Дядя Джеймс опустил бокал на стол так резко, что расплескал вино – на скатерти остались пятна.
Лилиаз вонзила нож в стейк – он заскрежетал по кости.
И тут девочка закричала.
Это был ужасный, пронзительный визг. Волосы у меня встали дыбом. На одну кошмарную секунду я предположила, что Лилиаз отрезала себе палец – так она кричала. Если бы у Крейгов были соседи, они бы точно вызвали полицию, уверенные в том, что в доме кого-то убивают.
Зашипев, кошка спрыгнула с коленей Камерона. В следующий миг он вскочил на ноги, как и дядя Джеймс, и оба они метнулись к Лилиаз. Камерон оттолкнул от нее тарелку, словно это была бомба, готовая взорваться в любую секунду. Я заметила кровь у него на руке и поняла, что кошка оцарапала его, прежде чем убежала. Несколько капель упало на скатерть.
– Все хорошо, Лилиаз, – успокаивал сестру Камерон. – Помнишь, что надо делать? Дыши. Просто дыши.
Я видела, что Лилиаз пытается, но, похоже, она была так напугана, что физически не могла вдохнуть. Ее всю била крупная дрожь, как во время приступа. Потребовалось несколько минут, чтобы она пришла в себя. Все это время Пайпер снова и снова повторяла:
– Мне жаль. Мне так жаль. На упаковке было написано: без костей. Я проверяла. Дважды!
Наконец, когда Лилиаз немного успокоилась, Камерон сказал:
– Я уложу ее.
Одним плавным движением он взял сестру на руки. Обняв его за шею, она спрятала лицо у него на плече. Камерон поднял валявшуюся на столе плюшевую страусиху и, не сказав ни слова, вышел из комнаты.
Дядя Джеймс тяжело опустился в кресло, Пайпер застыла, прижав обе руки к губам. В зале снова воцарилась мрачная тишина.
– С ней… с ней все будет в порядке? – прервала молчание я.
– Да, – откликнулся дядя Джеймс. – Ты, наверное, не можешь понять, что тут случилось, Софи. Лилиаз больна. Но она лечится. Раз в неделю мы ездим к врачу в город.
– Чем больна? – спросила я.
– Это называется картилогенофобия, – объяснил дядя Джеймс. – Боязнь костей.
Когда Пайпер положила руки на стол, я увидела, что они дрожат.
– Я не знаю, как такое могло произойти, – прошептала она. – На упаковке было написано: без костей. Наверное, они что-то напутали на заводе. Мне так жаль, папа.