Ледяное пламя
Шрифт:
– С огромным удовольствием, - с воодушевлением воскликнула Кристин. Ни дать ни взять - деревенская сваха или искусная устроительница чужих судеб из еврейских кварталов Бруклина.
– Возле меня есть два свободных места. Может быть, вы пересядете ко мне...
– предложил Джим. И замер в тревожном ожидании. Что, если она не захочет оставить место у окна... Он чувствовал холодную пустоту в желудке.
Но она колебалась не больше секунды:
– Почему бы и нет?
Стюардесса, которая дожидалась, чем кончится эта сцена, кивнули
– Я думала, Кейси понравится смотреть в окно, но, похоже, ее это не слишком интересует. Да и потом, мы сидим возле самого крыла, и отсюда почти ничего не видно.
Джим не понял, почему ответ Кристин принес ему такое огромное облегчение. Впрочем, в последнее время он многого не понимал.
– Замечательно. Спасибо, Кристин. Он отступил в сторону, пропуская ее вперед, и случайно бросил взгляд на пассажирку, сидящую в соседнем ряду. Бедная женщина вся тряслась от страха. Она так боялась полета, что уткнулась в журнал "Визави", очевидно, пытаясь отвлечься, но руки ее ходили ходуном так, что дребезжали глянцевые страницы журнала.
– Где ваше место?
– Шестнадцатый ряд, по левому проходу. Пойдемте, я вам покажу.
Он подхватил ее единственный чемодан, а Кристин с дочерью забрали несколько мелких вещей, и они перебрались на шестнадцатый ряд. Впереди бежала Кейси, а за ней шла Кристин.
Джим уже было опустился в кресло, как вдруг что-то заставило его оглянуться и посмотреть на испуганную женщину, которая осталась из противоположной стороне салона в двадцать третьем ряду. Опустив журнал, она наблюдала за ним. Джим узнал ее.
Холли Торн.
Он смотрел на нее, не веря собственным глазам.
– Стив?
– услышал Джим голос Кристин Дубровек.
Журналистка поняла, что он ее заметил. Она застыла в кресле, уставившись на него широко открытыми глазами. Как олень, ослепленный светом фар.
– Стив?
Он повернулся к Кристин и сказал:
– Прошу прощения, Кристин, я отлучусь всего на минутку. Только туда и обратно. Ждите здесь, ладно? Оставайтесь на местах.
Он поднялся и снова перешел в правый проход.
Сердце стучало как молот, в горле пересохло от ужаса. Джим не понимал, чего боится. По крайней мере, не Холли Тори. Он сразу сообразил, что ее появление не случайно, что она разгадала его секрет и следит за ним. Но сейчас не до этого. Разоблачение сейчас не самое страшное. Необъяснимая тревога все усиливалась.
Еще немного - и у него из ушей закапает адреналин.
Увидев его в двух шагах от себя, журналистка попыталась встать, но потом на ее лице промелькнуло выражение покорности судьбе и она снова опустилась в кресло. Она показалась ему такой же красивой, какой он ее запомнил, хотя кожа под глазами слегка потемнела, словно от недосыпания.
Джим подошел к двадцать третьему ряду.
– Пойдемте, - он попытался взять ее за руку.
Она отодвинулась.
– Нам нужно поговорить, - сказал он.
– Мы можем говорить здесь.
– Нет, не можем.
К ним приближалась стюардесса, которая несколько минут назад просила его не загораживать проход. Поняв, что Холли не собирается вставать, Джим ухватил ее за руку и потянул к себе, надеясь, что ему не придется выдергивать ее из кресла. Не иначе, стюардесса приняла его за извращенца, который выискивает самых красивых женщин в самолете и сгоняет их в гарем на левую сторону салона. Слава Богу, журналистка не стала спорить и молча встала.
Он повел ее по проходу к туалету. Там никого не было. И Джим втолкнул ее внутрь. Оглянулся на стюардессу и, увидев, что она разговаривает с пассажиром и не смотрит в его сторону, протиснулся вслед за Холли в узкую кабинку и закрыл дверь.
Она забилась в угол, пытаясь отодвинуться от него, но в туалете было тесно, и они стояли буквально нос к носу.
– Я вас не боюсь, - сказала Холли.
– И правильно делаете. Чего вам бояться? Полированные стальные стены туалета вибрировали. Ровный гул моторов был громче, чем в салоне.
– Что вам от меня надо?
– спросила она.
– Делайте только то, что я скажу.
Холли нахмурилась:
– Послушайте, я...
– Делайте, что вам говорят, и не спорьте, сейчас не время для споров, - резко сказал Джим и спросил себя, что значат эти слова.
– Мне все о вас известно...
– Мне все равно, что вам известно. Сейчас не до этого.
– Вы дрожите как осиновый лист, - нахмурилась Холли.
Джим не только дрожал, его рубашка намокла от пота. В маленькой кабинке было прохладно, но на лбу у него выступили крупные капли. Тоненькая струйка стекла по правому виску, задев уголок глаза.
Он поспешно сказал:
– Нужно, чтобы вы сели возле меня, там есть пара свободных мест.
– Ноя...
– Вам нельзя оставаться в двадцать третьем ряду, ни в коем случае.
Холли никогда не отличалась уступчивостью и не привыкла, чтобы ей указывали, что делать.
– Это мое место. Двадцать три Н. И я не собираюсь...
– Если останетесь на этом месте, умрете, - нетерпеливо прервал ее Джим.
Как ни странно, она совсем не удивилась, по крайней мере выглядела не более встревоженной, чем он сам.
– Умру? Что вы хотите этим сказать?
– Не знаю.
Но тут он понял.
– Боже мой, мы падаем.
– Что?
– Самолет.
– Его сердце билось быстрее, чем лопасти турбин огромных двигателей, которые держали их в воздухе.
– Идет вниз. Падает.
По ее глазам Джим увидел, что она осознала страшное значение его слов.
– Мы разобьемся?
– Да.
– Сейчас?
– Не знаю. Скоро. После двадцатого ряда почти все погибнут.
Он не знал, что скажет в следующий миг, и ужаснулся, услышав слова, произнесенные его голосом.
– У тех, кто сидит до девятого ряда, шансов выжить больше, но тоже не слишком много. Вы должны перейти ко мне.