Легенда о Чудограде. Книга первая. Властитель магии. Часть вторая. Союз пяти мужей
Шрифт:
Я ему не доверяю, — шепотом сказала Амалия, глядя вслед уходящему к выходу из города мужчине. — Хотя говорил он вроде искренне.
Искренне, — согласился Дан, — но, если что, не волнуйся, мы всегда сможет незаметно уйти.
Сегодня ее должны были выпустить, вернуть хозяевам, которые сразу же займутся ее перевоспитанием. Думая об этом, Дарина кусала разбитые губы и до боли сжимала кулаки. Когда ее били, она в какой-то момент начала раскаиваться: как она могла пойти против обычаев, сложившихся не за одну сотню лет! Но потом все внутри нее вскипело — нет, она не будет жить по-старому! Она может решать за себя, может и должна идти за освободительницей. Часами размышляя над произошедшем, Дарина невольно задумывалась над тем, почему мир за рекой отличается от их мира? Почему
От Демида она узнала о мире за рекой, о том, как там живут. Оказалось, там даже несколько стран и у каждой свои законы. Слушая его, Дарина не могла поверить в то, что где-то не надо читать молитвы Алину в определенное время, что где-то вера — это вообще дело добровольное. Хочешь, верь — хочешь, не верь. При этом никто из жителей тех стран, за рекой, не исполнял обрядов поклонения Алине, и Алин не приходил наказывать их за неподобающее обращение к его персоне. Сначала Дарина все это воспринимала как сказку, потом стала думать: даже если это сказка, в ней все равно есть определенный смысл.
Все изменилось, когда Демида казнили на ее глазах за побег. В тот день она поняла, насколько он был дорог ей. Накануне утром, когда она узнала о его побеге, она искренне желала ему вернуться домой, она не осуждала его за нарушение правила: раб должен служить своему господину, безропотно и смиренно. Она не осуждала его даже тогда, когда он сказал ей, что любит свою жену и потому останется верен ей, поэтому у него с Дариной не может быть никаких отношений. Наоборот, это глубоко потрясло ее: он любил свою жену, он не считал ее своей собственностью, вещью, нет, он ценил и уважал ее! У ее родителей такого не было. Да и ее ждало тоже самое, если хозяин отдал ее замуж за местного раба, а не за привезенного из чужой страны человека. Когда сейчас она узнала о приходе Освободительницы, она воспрянула духом, все внутри нее призывало: вперед, нельзя продолжать отсиживаться в стороне. Нельзя! Дав клятвенное обещание священнослужителю вернуться к праведной жизни, она знала, что никогда к таковой не вернется. Она сбежит, даже если ее поймают и казнят как Демида.
Прошел еще час и за ней пришли. Сначала за дверью послышались шаги, потом охранник звякнул ключами и открыл дверь.
Выходи!
Дарина покорно встала и вышла в коридор, там ее поджидал старший раб из дома хозяина, он взглянул на молодую женщину холодно и недобро. Этого Дарина не понимала: как тот, кто сам все равно оставался рабом, мог так из кожи вон лезть перед господином, не шадя своих и порой избивая их до полусмерти? Почему в нем не было жалости к таким же, как он сам? Неужели он на что-то надеялся? Что он сможет шагнуть в небо? Или что, сделав невозможное, он станет своим среди гордых орлов?
Дарина низко опустила голову и покорно пошла следом за стражником, старший раб следом за ней. Молодая женщина покорно не поднимала головы, таким образом показывая, что она признает свою вину, но не надо было смотреть по сторонам, чтобы понять: вокруг происходит что-то очень серьезное, нешуточное по своим масштабам. Она шла по коридорам, заполненным криками, воплями и стонами, из чего следовало, что в тюрьме много заключенных. Почему? — удивилась Дарина. Когда ее вели сюда, камеры были по большей части пустыми.
На улице также было довольно шумно, не так, как обычно. Или ей только так показалось после нескольких дней заточения в одиночной камере без окон?
Стражник проводил их до ворот, где ему тут же поручили отвести новую заключенную в камеру. Женщину, молча терпящую боль, тащил за волосы раб, по-видимому, еще один страстно следующий закону: раб должен беспрекословно и смиренно выполнять приказы господина.
Что натворила? — сухо спросил стражник.
Тоже пыталась сбежать.
Тоже пыталась сбежать. В сердце Дарины что-то екнуло. Что это? Что это означает? Почему рабыня — особенно рабыня — пыталась сбежать за теми, кто уже решился на побег? Дарина жадно облизнула губы и молча пошла вслед за Жураном — на всякий случай тот привязал ее веревкой — жадно вслушиваясь в то, что говорят люди вокруг. Но ничего конкретного она не расслышала, разве что обрывки разговора двух торговцев заставили ее задуматься.
Товар нынче нервный.
Говорят, это колдовство.
Если товар живой, то значит, кто-то заколдовал рабов, может быть за тем, чтобы они сбежали. Заколдовали? Ерунда какая! Ее точно никто не заколдовывал! И Дарина была уверена, что те, о ком шла речь, тоже самостоятельно приняли решение сбежать, и без всякого там одурманивания мозгов. Выбор, вот как это называлось, самостоятельный выбор!
Дарина и предположить не могла, что из их дома сбежало три раба и не просто так, а после того, как один из них услышал голос, призывающий к действиям. Слушая это, Дарина просияла: Она вернулась за ними, вернулась, как и обещала. Ее не смутило то, что голос, который слышали рабы, был мужским. Значит, освободительнице помогал тот юноша, только и всего!
Да что с тобой! — встряхнула ее старая повариха, помогать которой приставили Дарину (раньше молодая женщина служила на скотнике, сейчас рабочих рук не хватало на кухне, сбежавшие рабы работали именно здесь).
А?
Ты что это, — строго сказала ей кухарка, — симпатизируешь этому колдовству?
Может, это — не колдовство?
А что же? Рабы услышали некий голос и послушались его!
Почему нет? Может, это слова, сказанные тем, кто хочет помочь нам перестать быть рабами?
Дарина! — еще строже произнесла пожилая женщина, — не ведись на поводу у Алины, до добра это не доведет.
Молодая женщина улыбнулась.
Извини, я просто предположила. Зря я это сказала.
Ишь чего удумала! Предположила она! Ты не должна предполагать, ты должна принимать к сведению то, что говорит мужчина или тем более хозяин, но чего ты точно не должна делать, так это думать!
Если бы ты не думала, — огрызнулась Дарина, — то не могла бы строить такие предложения.
Конечно, она должна была промолчать, согласиться и не выдавать своего настроя, показав для виду, что она все поняла и наказание пошло ей на пользу, но она не сдержалась. Пожилая кухарка уже набрала в грудь воздуха, чтобы отчитать ее, непутевую, но так и не успела сказать ни слова: в этот момент на кухню вбежал раб.
Там бунт! На площади! Рабы из соседского дома требуют дать им свободу, и я видел там несколько наших, они их поддерживают.
Раб, весь взмыленный после пробежки и взволнованный всем происходящим, устало опустился на скамью.
Что же это творится!
И в подтверждение его слов Дарина самовольно открыла рот, посмев спросить без мужского разрешения, и судя по выражению ее лица, она ни капельки не боялась и ничуть не смутилась своему поступку.
Говоришь, рабы из соседского дома? Значит, там есть и мужчины, и женщины!