Легенда о нефритовом соколе-1: Путь Кланов

Торстон Роберт

Эйден начал вставать на кронштейне, чтобы перебраться на «плечо» боевого робота, когда корпус машины снова качнулся, да так, что он чуть не сорвался. Определенно, робот раскачивался все сильнее. Странно. И тут Эйден догадался: ублюдок умышленно раскачивает корпус! Замысел был прост: раскачивать робот, пока тот не перевернется. У изуродованной машины смещен центр тяжести. Кроме того, «Огненный мотыль» предельно облегчен — так что это возможно. С нормальным боевым роботом такой номер не прошел бы. И недозволенной эту тактику не назовешь — все делается голыми руками.

И тогда Эйден в первый раз внутренне проклял стремление Клана экономить на всем, особенно на технике. Вся история Клана — это история экономии, сохранения, восстановления. В Клане принято извлекать

из всего максимум пользы. Когда какая-то деталь механизма отслуживала свой срок, ее заменяли другой. То же касалось и людей. Изувеченную часть тела ампутировали, заменяли протезом, и человек продолжал приносить Клану пользу. И уж, конечно, окончившие свои дни на полях сражений боевые роботы разбирались до последнего винтика, и все, что могло еще служить, использовалось вновь и вновь. Из нескольких разбитых роботов воссоздавался один, но целый. Техники в своих донжонах творили чудеса. (Отсюда и донжон — так воины называли их мастерские, из-за грязи, сумрачности и густой атмосферы таинственности, которой была окружена деятельность техников.) Для людей Клана экономность, даже скупость, становилась второй натурой. Раньше Эйден находил естественной эту традицию, начало которой положил еще Керенский. Особым декретом генерал объявил, что общество Кланов, будучи технологически развитым обществом, исторически вынуждено жить в условиях, малопригодных для существования. Историческая миссия, возложенная на Кланы (завоевание Внутренней Сферы и воссоздание Звездной Лиги), требует сочетать высокий уровень технологии с простым, даже примитивным образом жизни. Все в человеке должно быть подчинено великой миссии Кланов, и общественное благо для него выше личного. Любая роскошь недопустима для любого человека любой касты. Во всем должен соблюдаться режим строжайшей экономии. Расточительность рассматривалась как тягчайшее преступление, особо опасное для общества. Любая задача должна была решаться с привлечением минимума ресурсов и затрат. Это касалось и эмоций. Человеку предписывается сдержанность: допустимы лишь те эмоции, которые полезны для дела. Всякое новшество принималось прежде всего с точки зрения его полезности Кланам.

Эйден был рад тому, что дым закрывает его непроницаемой завесой. По крайней мере никто не видит, как он тут извивается и цепляется за кронштейн, пытаясь удержаться. Наконец ему удалось восстановить равновесие. Теперь Эйдену требовались все его акробатические навыки, чтобы удерживаться на кронштейне, прижимаясь спиной к металлу корпуса. На броне в пределах досягаемости не было ни одного стыка, ухватиться не за что. В тот момент, когда дым начал уже рассеиваться, а корпус машины замер на миг в крайнем положении, Эйден, прилагавший все силы, чтобы не съехать по кронштейну вниз, увидел под собой вольнорожденного. Тот был настолько поглощен своим подлым делом — раскачиванием робота, что не заметил Эйдена. «А зря, — злобно подумал Эйден, — тебе еще собственная дурость выйдет боком».

Эйден сам не знал, каким чудом он удержался на кронштейне. Корпус боевого робота пошел назад, медленно заваливая его на «спину», на броню. Эйден успел заметить, как старается вольнорожденный, изо всех сил упираясь в корпус. Вон даже жилы на руках вздулись. Однако надо было пользоваться моментом. Он осторожно встал на кронштейн, намереваясь перебраться наверх, на «плечо» боевого робота. Когда корпус машины отклонился в крайнее положение, Эйден ощутил вибрацию и услышал ужасающий скрежет. Эта железная скорлупа, похоже, собиралась развалиться! Эйдену показалось, что робот пребывал в крайнем положении бесконечно долго, что сейчас боевой робот переломится в «поясе», но нет — корпус пошел назад. Эйден позволил себе выдохнуть. Интересно, а когда он вдохнул — когда выбрался из люка на броню?

Когда корпус пошел, набирая скорость, в противоположную сторону, Эйден вдруг почувствовал, что, пройдя крайнюю точку, робот неминуемо рухнет. Вольнорожденный тоже должен был это сообразить: машина упадет прямо на него. Несмотря на низкое происхождение своего противника, Эйден не хотел для него подобной участи. Это будет

дешевая, почти позорная победа, если врага просто раздавит упавшим роботом. Эйдену нужно было другое. Он должен убить его сам, чтобы у Сокольничего Джоанны не было повода публично или в постели, когда они вдвоем, оспаривать эту победу.

Эйден быстро обдумал свои действия. Когда набиравший скорость корпус боевого робота проходил среднюю точку, Эйден быстро соскользнул на кронштейн. В громкоговорителе, повешенном на ближайшем дереве, слышен был голос Джоанны: она что-то орала ему. Однако скрежет металла заглушал ее слова. Эйден и не прислушивался, некогда было. Кроме того, он был уверен, что у него еще будет возможность узнать ее мнение. Джоанна всегда следила за тем, чтобы ее мысль, суждение или приказ были доведены до адресата.

Эйден видел, как вольнорожденный, отбежав на безопасное расстояние, повернулся и теперь смотрел на рушащийся многотонный корпус, видел, как расширились, наполнившись восторгом и ужасом, его глаза, как инстинктивно он сделал шаг назад и как поскользнулся на мокрой траве. И, дождавшись, когда тело его начало наклоняться вперед, Эйден прыгнул, изо всех сил оттолкнувшись от завибрировавшего корпуса.

Такой прыжок сделал бы честь всякому. Он врезался в вольнорожденного подобно истребителю, ведомому камикадзе. Болван так и не заметил Эйдена вплоть до самого последнего момента. Он не успел даже защититься от удара. Эйден же в воздухе сумел сгруппироваться. Однако удар был страшен даже для него, хотя он и приземлился на вольнорожденного. Что уж говорить о последнем? Вольнорожденный взвыл от боли. Эйден вскочил, оттолкнувшись от корчившегося тела, и тут робот наконец со страшным грохотом рухнул. Земля дрогнула так, что Эйден не удержался и упал на четвереньки.

Поднявшись на ноги, он обнаружил, что стоит лицом к лицу с вольнорожденным. Несмотря на шок от удара, тот сумел вскочить раньше. Краем глаза Эйден заметил поблизости какой-то предмет. Стремительным движением он отпрыгнул назад и. нагнувшись, подхватил его с земли. Это оказался кусок трубы — обломок ствола ЛСМ, с зазубренными краями.

Тут же, не медля, Эйден пустил трубу в ход. Джоанна много раз говорила группе, что воин должен уметь использовать в качестве оружия любой предмет. Зануда Дерворт не преминул заметить как-то, что настоящий воин выигрывает, даже не имея привычного оружия. Издав особый, пронзительный вопль, который используется на соколиной охоте дома, на Цирцее, Эйден перехватил трубу поудобнее и ринулся на противника.

Вольнорожденный с удивлением посмотрел на очутившуюся вдруг в руках у его противника железяку. Сам он уже стоял в боевой стойке, держа свое оружие наготове. Это был короткий стилет, изготовленный, по всей видимости, из какого-нибудь обломка, подобранного на краю полигона. (Инструкторы поощряли кадетов к подобному собирательству. Почти вся посуда и простейший инвентарь делались из обломков боевых машин. Некоторые умельцы изготавливали и холодное оружие, хотя это и было запрещено.)

В глубине души Эйден не мог не восхититься своим противником, умудрившимся скрыть от бдительных глаз дежурных офицеров запрещенное оружие, а теперь, не задумываясь, пускающим его в ход, раз появилась такая необходимость. А необходимость и вправду была, ибо перед вольнорожденным стоял вернорожденный, собирающийся раскроить ему череп, причем оружием отнюдь не запрещенным.

Но тут же Эйдена захлестнула бешеная ярость. Он, этот грязный вольнорожденный ублюдок, поднимает руку, и на кого? На вернорожденного, на воина. Смерть выродку!

Эйден попробовал опередить противника. Перебросив трубу из правой руки в левую, он нанес удар по руке вольнорожденного, державшей стилет. Эйден рассчитывал выбить оружие и, если удастся, сломать противнику руку.

Но вольнорожденный оказался проворнее. Предупреждая движение Эйдена, он резко откачнулся вправо, и труба лишь задела его рукав, затем он сделал быстрый выпад. Эйден, которого увлекала инерция, не успел увернуться. Стилет оставил кровавую царапину на его руке. Однако и вольнорожденный потерял равновесие.