Легенда

Вартанов Степан Сергеевич

— Осталась. Она превратилась в яблоню.

— А орк — в молнию.

— Орк убил себя под этой яблоней, и тогда в нее ударила молния и сожгла ту сторону дерева, которая была обращена к Великому Лесу. И теперь из Великого Леса можно видеть лишь головешки, а из темных земель — цветы. Наверное, в этом есть смысл, вот только трудно сказать какой.

— Напоминание, — говорит Жанна, затем, подумав, встает и направляется в дальний

конец поляны.

Ночь. За рекой орет потерявшая всякую совесть крылатая тварь. Я уже подумывал о том, чтобы заткнуть ей глотку, но Тиал болезненно относится к такого рода вещам… пусть. Багровые тучи скользят над землей на восток, где ни на миг не гаснет магическое сияние Крепости Пяти Народов. На юге тоже сияние — там, где стояла Крепость Обелиска, а теперь, кажется, будет озеро. Это сияние умирает. Кроме того, светятся зеленым кусты, а у реки на костер пялится олень — полагая, вероятно, что его никто не видит. Впрочем, у отряда довольно еды. В воздухе остро пахнет цветами, костром и сырой древесной трухой.

— Расскажи мне сказку, — просит Жанна.

— Сказку… Расскажу-ка я тебе… Да хоть про черную яблоню, — задумчиво тяну я в ответ. Кто говорил, что самые круглые глаза у удивленных эльфов? Эта девочка невероятно талантлива, мне даже представить страшно, как сильна она будет в магии лет через десять, но ребенок есть ребенок, и его очень легко озадачить. Я протягиваю руку, чтобы погладить ее по голове, она уворачивается — игра, в которую мы играем с первого дня нашего знакомства.

— Откуда ты знаешь? — Тон полувопросительный, полувозмущенный, словно она подозревает, что я сжульничал. В целом так оно и есть. Слух у моего народа куда острее человеческого, так что я слышал ее беседы с Тиал и с Уной. Вместо ответа я улыбаюсь, но Жанну этим не проймешь. Она вообще ничего не боится.

— Однажды орк услышал, как поет эльфийка, — говорю я. — Имена их история не сохранила, ни человеческая, ни даже эльфийская, но мы-то знаем, что звали их Арага и Мита. — Я кошусь на сидящего неподалеку Мастера, и он чуть заметно кивает. Впрочем, внимание Мастера далеко от моей истории — он смотрит на тимманку, и в его глазах тоска. И всегда будет тоска, ибо я знаю, что он обречен на одиночество. Не спрашивайте как. Знаю. Дело не в Уне, она лишь напоминание, что счастье существует в этом мире — для других. Истинная любовь.

— Истинная любовь, — говорю я Жанне, — это редкая штука. И она поразила этих двоих. Самое неудачное

из всех возможных сочетаний. Эльф не полюбит гоблина — мы слишком разные. Но эльфы и орки происходят из единых корней, и в то же время — это-то их и разобщает.

— Но они же родственники.

— Эльф пустит в свой лес собаку, но не пустит орка, подумай об этом. А орки вообще ненавидят все на свете, ну да ты сама все видела. — Я киваю в ту сторону, откуда мы так вовремя выбрались. — И еще — когда ты живешь очень долго, как живут эльфы, особенно эльфы из Совета, ты перестаешь думать о любви, ты просто забываешь об Этом. Совет мыслит категориями — «так надо» и «так не надо».

Так вот, они полюбили друг друга, но эльфы были против, и орки были против. Да. Иное дело — гоблины. Для гоблина честь — это главным образом чувство собственного достоинства, понимаешь ли. Если я вдруг захочу жениться на эльфийке, то я женюсь, и мой род это примет. Если, конечно, эльфийка не станет нам вредить. И дети такого брака — скорее всего их постараются держать подальше от войны, чтобы им не пришлось делать выбор. Мало ли ремесел на земле и под землей. Хотя, конечно, сомневаюсь, чтобы у гоблина и эльфийки могли быть дети. — Я снова смотрю на Мастера, но он уже спит. — Другое дело — эльфы, и другое дело — орки. Для орка честь — это кодекс Песни, и слово «эльф» там — ругательное слово. А позор смывается очень просто — самоубийством. Ритуальным, разумеется. А если нет — тебя казнят. А если ты сбежал — твой род должен покончить с собой, а если нет… ты еще не устала? — род будет казнен. Ну наш орк и выбрал — самоубийство.

— Что касается эльфийки — полагаю, на нее тоже сильно давили. Знаешь, Жанна, ваше так называемое Добро, когда дело доходит до отстаивания жизненных интересов, гораздо хуже Зла. По крайней мере лучше, когда тебя убивают, чем когда тебя убивают со слезами жалости на глазах, как ты полагаешь?

— А яблоня? — спрашивает Жанна.

— Легенда, не более. Яблоня росла там всегда. Ты подумай — куда пойдет эльфийка умирать? Под цветущую яблоню, конечно. У них совершенно дикие представления о красоте.

Жанна вздыхает.

— Извини, — говорю я и глажу ее по голове. На этот раз она не уворачивается. — Древние легенды всегда жестоки. Не расстраивайся.

— Жаль, — говорит Жанна. — Я так надеялась, что они сумеют договориться по-хорошему.