Легенды грустный плен. Сборник
Шрифт:
— А нидхагов-то как будем выгонять?
— Я же сказал — с помощью горнов. Ну, и еще кое-что… А теперь обедать!
Через два часа долина огласилась страшными звуками, идущими из-за трактира старого Балга. Звуки напоминали мычание большого стада бешеных коров. Овцы переселенцев, уныло бредущие вдоль дороги на восток, разбежались по окрестным полям. Тридцать девять лошадей, мирно пасшихся неподалеку от трактира, галопом помчались в сторону леса.
— А неплохо действует, — сказал Хайр, морщась. — Еще пять минут такого концерта —
— Да, ребята, это не тот эффект, к которому мы стремимся, — сказал Ки-Энду. — Давайте-ка разучим простенькую мелодию:
Пам, пам, парам! Пам, пам, парам! Пам-пам, пам-пам, Пам-пам, парам, пам-пам!Только играйте потише, прошу вас! Совсем тихонечко!
Когда Ки-Энду напел мелодию, Беллан испуганно вздрогнул и посмотрел на Энара. Тот молча кивнул. Они вдвоем подошли к Ки-Энду и попросили его отойти в сторонку поговорить. Пока все остальные разучивали мотив, негромко и ужасно фальшиво трубя в горны, Беллан, Энар и Ки-Энду незаметно отошли за угол дома.
— Мы поняли твой план, Ки-Энду, — сказал Беллан. — То, что ты задумал, — кощунство.
— Никто, кроме Хейм-Риэла, не смеет подавать этот сигнал, — сказал Энар.
Глаза Ки-Энду гневно сверкнули.
— Кощунство? А как вы назовете то, что делает враг? Травить нас нидхагами, оживлять наших предков, чтобы они пожирали нас, — не кощунство?
— Ты веришь в гуллов, Ки-Энду?
— Гробницы в Тетагире пусты. Мы своими глазами видели гулла на дороге. Это правда, Энар.
— Но мы не можем подать этот сигнал. Что будет, если кто-нибудь, кроме нидхагов, услышит нас? Уж лучше биться с оружием в руках, — сказал Беллан.
— Ты хочешь послать этих детей на смерть? По-твоему, это меньшее кощунство?
— Тогда лучше совсем отказаться…
— Мы не можем этого сделать. И так уже слишком поздно! Еще немного, и враг воцарится во всем мире. Не бойтесь, друзья! Никто, кроме нидхагов, не услышит сигнала.
К вечеру многие уже научились правильно играть напетую Ки-Энду мелодию. Поужинав, все разошлись по своим спальням, уставшие после напряженного дня. На втором этаже у Балга было несколько комнатушек для гостей, так что места хватило всем.
Гил не мог заснуть и долго ворочался, прислушиваясь к храпу Балга за стеной. Наконец он встал, вышел из комнаты и осторожно, чтобы никого не разбудить, прокрался к спальне Мирегал.
Она не проснулась, когда он вошел, хотя тяжелая дверь громко заскрипела. Комната была маленькая и уютная, совсем кругленькая — пол по краям мягко загибался кверху, плавно переходя в стены, и так же переходили друг в друга стены и потолок. В круглом окошке был виден лес. Неполная луна освещала комнату, и в этом волшебном свете лицо Мирегал казалось утонченным, почти неземным, словно это была не Мирегал, а спящая
— Ми… Ты спишь? Какая ты красивая!
— Гилли… Почему ты здесь? Тебе не спится?
Гил покачал головой.
— Ты мне сказал уже второй комплимент за день, — Мирегал чуть улыбалась. — Ты меня любишь?
— Не смейся надо мной. — Гил совсем смутился и отвел взгляд. — Я же действительно… Ты такая…
— Я так люблю луну, — сказала Мирегал, выглядывая в окошко. — Я становлюсь совсем другая, когда она светит. Мне хочется сразу и смеяться и плакать…
Оба молчали, стоя у окна. Потом она спросила:
— Ты когда-нибудь пел при луне?
— Нет, я же не умею. А ты так красиво поешь… Я все думаю: что это за мелодия, которую мы учили сегодня?
— Странная, да?
— Да, какая-то тревожная, словно зовет куда-то.
— Она незаконченная. Обрывается неожиданно на высокой ноте, ждешь конца, а его нет… А ведь я знаю эту песенку!
— Знаешь?
— Да. Ки часто ее напевает, когда думает, что его не слышат. Там и слова есть. Хочешь, спою?
Мирегал присела на кровати, завернувшись в одеяло, и запела. Гил смотрел на нее, очарованный. Она пела негромко, мягким, красивым голосом, похожим на звон серебряных колокольчиков:
Ом лайн аэр! Ом лайн аэр! Са Гарм, ха ку Вин сол ла эл габер!Песня обрывалась неожиданно, последняя нота повисла в воздухе, и Гилу вдруг захотелось вскочить и бежать, бежать куда-то далеко-далеко, по залитым лунным светом тропинкам.
— Какой это язык? Я понял только несколько слов.
— Дэвинмол. Ки рассказывал, что на нем говорили люди до войны. Я тоже не все понимаю. Кажется, это значит: «Спешите! Скорей бегите все к нам, потому что Гарм, большая собака, хочет съесть солнце и луну». Все равно непонятно.
Гил вздохнул. Его взгляд скользнул по стенам, обитым зеленой материей, и он заметил рог, служивший вешалкой, на котором поверх голубого платья висел меч в ножнах, «Что-то неведомое и грозное, и все смешалось, перевернулось, и мы все летим в какую-то пропасть…»
— Как там красиво, за окном! — шепнула Мирегал. — Милая наша долина. Наша добрая, тихая жизнь… Неужели это конец, Гил? — с горечью спросила она, и слезы заблестели у нее на глазах. — Неужели ничего этого больше никогда не будет?
Гил испуганно посмотрел на нее.
— Что ты, глупенькая, что с тобой?
В глазах Мирегал было такое неподдельное отчаяние, что он прижал ее к себе и стал успокаивать, гладя, как маленькую, по головке и говоря ласковые слова. Наконец он почувствовал, что она успокоилась и стала тихонько вырываться.