Легенды и загадки земли Новгородской

Коваленко Геннадий Михайлович

«Александр, царь царей и над парями бич божий, преславный рыцарь, всего света обладатель и всех что, под солнцем, грозный повелитель, непокорным яростный меч, всего света самодержавец — честнейший над честнейшими в далеком и незнаемом краю вашем.

От нашего величества честь, мир и милость вам и по вас храброму народу словенскому. Славнейшему колену, русским князьям и владельцам от моря Варяжского (Балтийского) даже до моря Хвалынского (Каспийского), любезным и милым моим, храброму Великосану, мудрому Асану, счастливому Авесхану. Вечно поздравляю, будто самих вас лицом к лицу целую и сердечно принимаю, как друзей сердцу моему.

Сию милость даю вашему величеству: если какой народ вселится в пределах вашего княжества от моря Варяжского до моря Хвалынского — да будет вам и роду вашему подлежать вечному рабству. Во иные же пределы отнюдь да не вступит нога ваша.

Это достохвальное дело удостоверено нашим листом и подписано царскою высокодержавною правицею, и за природным

нашим государским златокованым гербом привешанным дано вашей честности навечно в городе нашей постройке, в великой Александрии, изволением великих богов Марса и Юпитера и богини Венеры, месяца первого начального дня».

«Славянорусские князья», сподобившиеся принять столь великую честь от самодержавца, гласит сказание, это послание весьма почитали, повесили в божнице своей по правую сторону от идола Велеса, бога богатства, поклоняясь сей грамоте, и праздник в её честь установили в первый день первого месяца.

Переселения

Минуло немало столетий, пока утешенные славянской грамотой славяне вновь проявили себя. В 420 году два храбрых новгородских князя бились под самыми стенами Царьграда, и хотя один пал — другой возвратился восвояси со многим богатством. В то же самое время опустошил славянскую землю страшный мор. Словенск и Руса вконец опустели, так что дикие звери обитали в градах и плодились. Одни люди ушли на север и восток и назвались весь, другие на Дунай возвратились.

По прошествии времен пришли славяне с Дуная, подняв с собою скифов и болгар немало, и начали вновь те города строить, Словенск и Русу населять. Но налетели на них гунны, повоевали и города разрушили, землю словенскую опустошили вконец.

Много времени прошло, пока услышали жители Скифии от беглецов о земле праотиев своих, что лежит пуста и небрегома. Пожалели о том весьма и стали думать, как вновь наследовать земли предков? И вновь поднялось с Дуная множество славян бессчетное, а с ними скифы, болгары и иностранники. Пришли на землю Словена и Руса, сели опять близ озера Ирменя и обновили град на новом месте от старого Словенска вниз по Волхову. Нарекли его Новгород Великий и поставили старейшиной Гос-томысла. Город Русу возвели на старом месте, поэтому она именуется Старая Руса. Многие города люди построили и широко расселились по земле. Одни осели в полях и назвались поляне, другие — полачане — по реке Полоте, третьи — мазовшане, четвертые — жмутяне, а иные — бужане — по реке Бугу. Были также смоляне, чудь, ростовцы, древляне, моравы, сербы, болгары, северяне, лопь, мордва, мурома. И всякий, гласит сказание, своим прозванием именовался.

Сына старейшего князя Гостомысла звали Молодой Словен. Он пошел в земли чуди, там над рекою поставил град во имя свое и, прокняжив в нем три года, умер. Сын его Избор переменил тому граду имя — нарек в свою честь Изборск. Земля Русская тогда процветала и долгие годы почивала в спокойствии с премудрым Гостомыслом.

Когда Гостомысл пришел в глубокую старость, не мог уже владеть такими многочисленными народами и успокоить мятежные кровопролития в своем роде, призвал он к себе властителей русских, бывших под властью его, и с улыбкой сказал им:

 «Мужи, братья и сыновья! Состарился я сильно, крепость моя исчезает и ум отступает, жду только смерти. Вижу, что земля наша добра и всем изобильна, только не имеет в себе паря от рода царского. Потому и мятеж велик и неутишим, и междоусобие зло. Молю вас, послушайте меня и примите совет, который дам вам. После смерти моей идите за моря в варяжскую землю и просите живущих там самодержцев, которые принадлежат к роду самого римского императора Августа, чтобы шли к вам княжить. Не стыдно вам таким покориться!»

И все возлюбили речь Гостомысла. Когда же он умер, проводили его до места, называемого Волотово поле, и там с честью погребли. Однако совета его не исполнили, неукротимо враждуя между собой. Племя шло на племя, город на город, князь на князя, да и внутри родов согласия не было. Так прошло, подсчитал летописец, около 400 лет.

Исландские саги

«Гнилая кожа»

[1028—1035] Мы начнем повесть с того, что Ярицлейв конунг правил в Гардарики и Ингигерд княгиня, дочь Олава конунга Шведского. Она была мудрее всех женщин и хороша собой.

^{Олав Харальдссон. Средневековая миниатюра}

Говорится о том, что конунг тот Ярицлейв велел построить себе прекрасную палату с великой красотой, украсить золотом и драгоценными камнями и поместил в ней добрых молодцов, испытанных в славных делах; утварь и боевую одежду выбрал для них такую, какой они унте раньше оказались достойными, и все находили, что и убранство палаты, и те, кто были в ней, подходят к тому, как

она сама устроена. Она была обтянута парчой и ценными тканями. Сам конунг был там в княжеской одежде и сидел на своем высоком место. Он пригласил к себе многих почетных друзей своих и устроил пышный пир. И вошла в палату княгиня в сопровождении прекрасных женщин, и встал конунг ей навстречу, и хорошо приветствовал ее, и сказал: «Видала ли ты где-нибудь такую прекрасную палату и так хорошо убранную, где, во-первых, собралась бы такая дружина, а во-вторых, чтобы было в палате той такое богатое убранство?» Княгиня отвечала: «Господин, — говорит она, — в этой палате хорошо, и редко где найдется такая же или большая красота, и столько богатства в одном доме, и столько хороших вождей и храбрых мужей, но все-таки лучше та палата, где сидит Олав конунг, сын Харальда, хотя она стоит на одних столбах». Конунг рассердился на нее и сказал: «Обидны такие слова, — сказал он, —и ты показываешь опять любовь свою к Олаву конунгу» — и ударил ее по щеке. Она сказала: «И все-таки между вами больше разницы, — говорит она, — чем я могу, как подобает, сказать словами». Ушла она разгневанная и говорит друзьям своим, что хочет уехать из его земли и больше не принимать от него такого позора. Друзья ее вступаются в это дело и просят ее успокоиться и смягчиться к конунгу. Она отвечала и сказала, что сначала конунг тот должен исправить это перед ней. Тогда сказали конунгу, что она хочет уехать, и просят друзья его, чтобы он уступил, и он так и делает, предлагает ей помириться и говорит, что сделает для нее то, чего она попросит. А она отвечала, и говорит, что согласна на это, и сразу же сказала: «Ты теперь должен, — говорит она, — послать корабль в Норвегию к Олаву конунгу. Я слышала, что у него есть молодой сын, незаконный, пригласи его сюда и воспитывай его, как отец, потому что правду говорят у вас, что тот ниже, кто воспитывает дитя другого». Конунг говорит: «Тебе будет то, чего ты просишь, — говорит он, — и мы можем быть этим довольны, хотя Олав конунг больше нас, и не считаю я за унижение, если мы воспитаем его дитя».

И посылает конунг корабль в Норвегию, и пришли те мужи к Олаву конунгу и говорят ему о предложении конунга и княгини. Он отвечал: «На это я охотно соглашусь, и думается мне, что нигде не будет моему сыну так хорошо, как у Ярицлейва конунга и Ингигерд княгини, о которой я знаю, как о славнейшей из женщин и как нельзя более расположенной ко мне». И посылает он на восток с ними Магнуса, сына своего, и принимают они его с почетом, и был он воспитан там среди дружины и с не меньшей любовью, чем их сыновья. Некоторые люди ненавидели его, и казалось им, что не подобает воспитывать там сына иноземного конунга, и не скрывали этого от конунга, но это ни к чему не вело, потому что конунг не слушал ничего такого. Часто забавлялся он в палате конунга и был ловок во многих играх и упражнениях. Он очень ловко ходил на руках по столам и показывал в этом большое уменье, и много было людей, которым нравилось, что он так быстро стал таким ловким. Один дружинник, довольно пожилой, невзлюбил его, и однажды, когда мальчик тот ходил по столам и подошел к этому дружиннику, он подставил ему руку и свалил его со стола того и сказал, что не хочет [терпеть] его дерзости. Люди судили об этом по-разному: одни были за мальчика, другие — за дружинника. И в тот же вечер, когда конунг ушел спать, мальчик тот остался в той палате, и когда дружинники те остались там и пили, Магнус подошел к “тому дружиннику, и был у него в руке топорик, и ударил он насмерть дружинника того. Некоторые товарищи его хотели убить мальчика того и так отомстить за того дружинника, а некоторые заступились и хотели испытать, насколько конунг его любит. Тогда взял один мальчика того на руки и побежал в тот дом, где спал конунг, и бросил его там на постель конунга и сказал: «В другой раз стереги получше своего жеребенка». Конунг говорит: «Часто вы выбираете для него неподобные слова». Дружинник тот отвечает: «Теперь он для этого довольно сделал, — говорит он, — убил вашего дружинника». Конунг спрашивает, как это случилось, и он сказал ему. Тогда сказал конунг: «Дело, достойное конунга, приемыш, — говорит он и засмеялся при этом, — я уплачу за тебя виру». После того договорился он с родичами убитого и заплатил сразу же выкуп тот. А Магнус находится в дружине конунга и воспитывается с великой любовью, и его тем больше любили, чем он становился старше и разумнее.

«Красивая кожа»

[1020 г.] Олав Шведский… выдал замуж Ингигерд, дочь свою, за Ярицлейва конунга, сына Вальдамара, конунга в Хольмгарде. И посылали они, Олав конунг в Норвегии и Ингигерд, много драгоценностей друг другу и верных людей. Тогда был Рагнвальд ярл, сын Ульва, в Гардарики, родич Ингигерд княгини. Он был большой друг Олава конунга, как говорил Сигват [скальд], когда он вернулся из поездки на восток в Гардарики, посланный Олавом конунгом.

^{Св. Анна Новгородская (Ингигерд Шведская?). Современная икона}