Легенды Казбетского рынка, рассказы
Шрифт:
Обучил, значится, Гриша Цурек Борьку своему тонкому ремеслу и вскорости помер, так как было ему давно уже … В общем очень старым стал Гриша Цурек, руки у него тряслись, как у старого пьяницы, а глаза уж не видели карманом и лопатников. Короче, плюнул на все старый Цурек и отдал богу душу. А Борька стал в большом авторитете и зажил очень-то кучеряво.
В то время у нас был железный Закон – на своем рынке не щипать. И никто этот Закон не нарушал: ни наши казбетские щипачи, ни фартовые из других черкасских районов. Залетные гастролеры наш Закон тоже знали и на нашем рынке не показывались. На других
Да, а я вам розповидав, шо Анька Зиберова, мамаша Борькина, в пельменной на углу посуду мыла? А вы знаете, что это была за пельменная? Не знаете…
А шоб вы знали, то была самая знаменитая столовка в нашем городе, и в праздники пробиться туда было неможлыво!
Все дело в том, что на майские и октябрьские праздники все наши фабрики и другие конторы выходили на демонстрации. Со всякими плакатами и портретами вождей люди собирались на бульваре Шевченко и выстраивались в колонны от Сахзавода до улицы Комсомольской. А затем с музыкой и песнями проходили мимо обкома партии, где на трибунах стояли и махали демонстрантам ручками большие городские и областные партийные начальники. Колонны шли по бульвару Шевченко до самого Казбетского рынка, где возле нашей пельменной и заканчивалось шествие. Здесь колонны распадались, демонстранты сбрасывали транспоранты и портреты в кучи на газоны и наперегонки бежали в пельменную. Здесь давали водку на разлив под гарячие, с уксусом и перцем пельмешки!
Праздновали здесь до самой ночи, а потом с революционными песнями отправлялись, кто домой, а кто и в вытрезвитель…
Так вот, значиться, стал Борька ворочать большими грошами, купил себе узкие брючки, туфли на модной подошве и цветастую рубаху – ну, стиляга – стилягой стал. Мотался он на "гастроли" свои по разным городам: и до Киева, и до Одессы – мамы и даже до Москвы.
И прозвали Борьку за его путешествия и фарт небывалый Колумбом.
А вы знаете, шо был Борька невысокого роста, крепенький такой, горбоносый, с черными, как ночь волосами на голове. Колумбик – так звали Борьку на Казбете.
Колумбик, Колумбик – а стал Колумбеком. Борька Колумбек!
Дивки наши казбетские по Борьке сохли и вздыхали – и ловкий, и красавец прямо таки как намалеванный, и грошей полные карманы. Только хлопец фартовый на красавиц казбетских ноль внимания, на всех, кроме одной. И звали ту дивчину Анька Каневская. Да, да, та Анька, у которой папаша был начальником милиции и звали его Мойша Котляр. Раньше он тоже жил через забор от меня, только с другой стороны, чем Борька Колумбек, а потом там жила его мамаша Алла Марковна. Мойша, когда пришел с войны майором и с орденом, сразу в милицию подался и быстро вырос там большим начальником, стал называться Михаилом Вениаминовичем, и с Казбета выехал в большую квартиру в самом центре.
Борька с Анькой еще мальцами сопливыми вместе бегали, дружили, значиться. И после, когда Анька, уже в центре жила с папашей и мамашей, а к бабке своей по выходным приходила и на каникулах у нее жила, тоже они вместе и купаться бегали, и по садам соседским хулиганили, и на базаре семечки воровали. Годам так к шестнадцати стала Анька настоящей кралей: глазища черные на пол-лица, кожа белая, черные кудрявые косы до
И сдружились Борька с Анькой, можно сказать, не на шутку! Таки, як Ромео и Джульетта, а може и покрепче. А когда исполнилось Аньке восемнадцать рочков, а Борьке все девятнадцать, решили они соедениться, так бы мовыты, навеки, пожениться, значиться.Решили они, выходит, расписаться и жить совместно в законном браке, да поставила Анька одно условие непременное: шобы Борька кинув щипать, да и всякие другие неподобства тоже забыл.
И вы знаете, Боря Колумбек дал свое железное слово и таки его держал! А держал тому, шо был влюбленный в Аньку до последней возможности, так, шо даже стихи стал писать.
Послухайте, я и зараз помню:
« Я был везде, и даже очень дальше,
И может кто-то вспомнит за меня,
Но завсегда вертался у Черкассы,
Где на Казбете девочка моя»
Завязал, значиться Борька по полной программе, устроился работать на табачку и пошел к Мойше Котляру Аню свою сватать. Исправился Боря к тому времени так, шо даже цветы Анькиной мамаше на базаре купил за деньги, хотя свободно мог украсть на любой клумбе. Вырядился Колумбек в черный костюм и туфли лаковые, самый модный галстук прицепил на белую сорочку и постригся в парикмахерской у Лени Каменецкого. Кстати, шо до Лени Каменецкого, а вы знаете, шо Леня в Гражданскую войну самого легендарного командарма Григория Котовского стриг.
– Так Котовский был зовсим лысый! – погрозил пальцем папе Хаиму однорукий Виля.
– Так потому и сделался лысым, шо Леня постриг дуже гарно, – выкрутился папа Хаим. Так вот, причепурився Борька Колумбек и двинул с самыми серьезными намерениями к родителям своей девочки. Только вот Мойша Котляр даже дверь не открыл Борьке и на порог его не пустил, а жена его кричала через дверь, шо Борька босяк и уголовник, шо за ним тюрьма плачет, и шо не видать ему Аньки ихней, как своих ушей. А папаша Анькин, Мойша, добавил, шо припомнит Борьке все его дела и упечет надолго.
Закрыли родители Аньку в квартире и никуда не выпускали целую неделю, а потом таки выпустили, бо надо Аньке было ходить пединститут, где она училась на учительку.
Анька в инстатут не пошла, а сразу бегом на Казбет, к Борьке. И решили они не разлучаться, а жениться без согласия на то Анькиных родителев.
Так вот дело обернулось!
Пришел Борька ко мне: « Так и так, папа Хаим, выручай! Решили мы с Аней сейчас-таки ехать у Корсунь и расписываться. Хочу, шоб был ты мне за свидетеля!»
Все знают, шо папа Хаим первым на всем Казбете купил "Москвич" и был на своих колесах, и еще все знают, шо Хаим всегда всех выручит и у него везде свои люди. А у Корсуне в ЗАГСе у Хаима кто? Правильно – сестра двоюродная Роза, шо замужем за Сашкой Кирогазом, который на ихнем базаре керосиновой лавкой заведует.
Посадил я Борьку с Анькой в машину, за свидетельницу взял Анькину одноклассницу Люську, дочку Коли Жегета, шо электрик, и через час были мы уже в Корсуне, а еще через час и окрутили молодых.