Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни
Шрифт:
Главный в столице советско-китайский кулинарный центр всегда принадлежал к числу наиболее шикарных и весьма посещаемых столичных ресторанов. Само местоположение приютившей «Пекин» гостиницы, ее архитектурное своеобразие работали на престиж. Не зря во всех отечественных путеводителях здание «Пекина» до сих пор величают архитектурной «доминантой» площади Маяковского и Большой Садовой улицы. Главным создателем воздвигнутого в 1956 году силами военно-строительного управления МВД (а попросту говоря, заключенными) «уголка» советско-китайской дружбы был известный советский зодчий Д. Чечулин. Это он, будучи главным архитектором Москвы, довел до соответствующего постановления Совмина идею
Созданное Чечулиным внушительных размеров пятнадцатиэтажное здание на Маяковке, увенчанное угловой башенкой с гигантскими часами, своим неповторимым, запоминающимся обликом давно стало неотъемлемой частью столичного пейзажа.
Еще большее впечатление на посетителей производил «Пекин» изнутри. Высокие потолки, широкое использование в отделке мрамора, гранита, ценных пород дерева создавали атмосферу монументальной основательности и респектабельности. Особую солидность отелю придавали выдержанные в строгом классическом стиле номера — с обилием авторских работ видных советских художников на стенах и добротноворсистыми коврами на полу. По большому счету это был типичный образец «Большого сталинского стиля». А китайский колорит обнаруживался лишь за порогом гостиничного ресторана.
Но все же не мощно вознесенный над Маяковкой храм неизвестно какой религии, не сам по себе разместившийся в его роскошных псевдоклассических интерьерах китайский ресторан сделали «Пекин» «заведением с историей». Это ценимое с годами все больше и больше звание он завоевал своей невольной, но постоянной приобщенностью к явлениям культурной, политической и деловой жизни столицы. В конце 1960-х — начале 1970-х в «Пекин» в перерывах между репетициями заглядывали молодые, но уже очень популярные актеры из расположенного тогда по соседству старенького здания юного «Современника». Только по тому, что они спешно заказывали — кофе, кофе с коньяком или просто коньяк, было нетрудно определить степень их удовлетворенности творческим процессом.
А какая мощная «стирка» денег шла в пекинских апартаментах середины 1990-х годов? Как сравнительно просто было там, в заарендованных фирмами-однодневками апартаментах, разгадать, какого «разлива» капитализм ждет Россию?
Беда лишь в том, что никто ничего тогда даже и не собирался разглядывать.
Сегодня молодым, немолодым, а главное — богатым везде у нас дорога. В том числе — и в уже приговоренном к реконструкции «Пекине». Специалисты — любители старины в оригинале изначально предрекали очередной новояз. В его предвкушении публика поспешала в зал «Поднебесная комната» на презентацию нового песенного альбома двух очередных бойких девчушек-«татушек». А самые незакомплексованные оставались за ресторанным столом или осваивали зону Wi-Fi, где можно было как следует оттянуться в релаксационном центре: финская парная, бассейн, массаж, бильярд, бар, караоке…
Так что вот оно — новое содержание старины «Пекина», у которого из былого осталась одна оболочка. Но молодых такие утраты не колышут.
Не знаю, сохранилась ли внедренная еще в начале «нулевых» забава для таких, как я, «монстров из глубины 1960-х». Тогда по субботам к нашим услугам организовывалась ностальгическая экскурсия по Садовому кольцу на «голубом троллейбусе». На том самом, о котором когда-то пел Булат Окуджава. Отправление осуществлялось от ближайшей к ресторану «Пекин» остановки. А сбор — прямо под часами, что когда-то подгоняли нас на свидание с собственной, как теперь выяснилось, судьбой.
«Коктейль-холл». 350 шагов на Запад
В конце 1940-х и первой половине 1950-х годов это заведение — его так же, как и «Арарат», называли то рестораном, то кафе — было в Москве самым скандальным и самым притягательным для продвинутой молодежи. В него меньше всего устремлялись, как в «Националь» или «Арагви», чтобы устроить себе праздник еды. Нет, за получением гастрономического оргазма в эту, по сути, антиобщепитовскую точку приходили в последнюю очередь. Сюда рвались в надежде получить кайф от приобщения к западной жизни.
Современному человеку, вооруженному на дому и в дороге Интернетом, такое сложно представить. Но в ту пору, находясь в намеренно изолированной почти от всего остального мира стране, гражданин СССР никаких иных возможностей сделать это не имел. Сталин прекрасно понимал, какую опасность для режима представляло его сравнение с Западом. Поэтому за границу — да и то лишь по служебной надобности — выпускались лишь единицы. А что же оставалось безнадежно невыездному большинству? Только чудом просочившиеся «из-за речки» информационные и вещевые обноски. А также — кондовые «антиимпериалистические разоблачения» в советской прессе, наиболее ярким образцом которых являлись политические карикатуры из тогдашнего сатирического журнала «Крокодил» и топорные материалы из главных газет под рубрикой «Их нравы».
Не всех, однако, эта «пропагандистская тюря» удовлетворяла, И в первую очередь послевоенную молодежь, среди которой скоро обозначились и стали быстро набирать влияние некие неформалы, которых, оказывается, уже достало засилье в стране пьедесталов, запретных слов и надутых чиновных лиц.
Вот так вот все и началось. С маленькой, как тогда многие считали, «группки шизофреников», которые в начале 1950-х годов, цитируя слова одного из представителей этого поколения, «вынырнули на «Бродвее», в «Коктейль-холле», всяких «хатах», танцплощадках со своими убеждениями, со своей модой, очень, конечно, самопальной. И фанатично вынырнули…».
Тогда же им было присвоено и «имя собственное» — стиляги. В наше время об этом экзотичном молодом племени вспомнили, сделав одноименный фильм. Для меня — человека того поколения — это неплохая, но все же далекая от суровой реальности музыкальная сказка. Но есть в ней одно совершенно подлинное место. Это эпизод с песней «Скованные одной цепью».
Пишу об этом со всей ответственностью, поскольку нечто похожее на этот образ посетило меня еще в пацанах. Ну, представьте: 1952 год, поздняя осень, вечерняя Тверская где-то в районе Центрального телеграфа. В толпе прохожих — почти ничего запоминающегося: общее выражение лиц, одинаковая мешковатость фигур, зябко кутающихся в примерно одного фасона серые одежды.
Тогда в этой унифицированности не было ничего особенного. Послевоенная жизнь была скудноватой. И даже лучшие советские люди на главной столичной улице щеголяли в «совпаршиве». В такой же, тоже пошитой из добротной ткани по индивидуальному заказу, но все равно однотипной одежде, стояли даже наши вожди на Мавзолее. На этом маловыразительном фоне выделялся лишь товарищ Сталин. В своем белоснежном парадном кителе генералиссимус был совершенно неотличим от собственного портрета. Самый гигантский, высветив его прожекторами в ночном московском небе, в дни официальных торжеств поднимали на аэростате. И вождь нам сиял оттуда ликом неземной мудрости и красоты…