Легенды о проклятых 2. Непрощенная + Бонус
Шрифт:
Это было мгновенно, я ещё не успела осознать всё, что он сказал, как тут же поняла, что я должна это остановить. Меня как молнией поразило. Даже в голове сверкнуло, и волчица во мне оскалилась.
Я развернулась, быстрыми шагами… туда, к шатру.
– Хватит!
Но ослепленные похотью и многодневным голодом по женской ласке мои воины меня уже не слышали. Я дала им волю к насилию, и они не преминули ею воспользоваться. Склонились к девчонке и рвали на ней одежду, рыча, как животные.
Им иммадан! Проклятье! Их уже не остановить. Я метнула
– Всё! Отбой! Разошлись!
Он встал с колен, слегка пошатываясь, застегивая ширинку, глядя на меня бешеными глазами. С пьяной ненавистью за то, что помешала.
– Разошлись, я сказала…трахнешь кого-то в первой же деревне, в которую войдем. Обещаю. Остынь. Снегом умойся. Всё! Пошёл отсюда!
Я наклонилась к девчонке, рывком подняла со снега и, сдернув с себя плащ, укутала, как в кокон.
– Отдышись! Эй…Посмотри на меня!
Схватила за скулы, вглядываясь в затуманенные слезами глаза.
– Не тронет тебя никто. На! Глотай!
Сунула ей в руки дамас и заставила выпить.
– Вот так. Пошли. Начнем сначала.
Подтолкнула обратно к шатру.
***
Я смотрела на нее и на всех этих огромных, грязных мужчин, с сальными улыбками приближавшихся ко мне. Я слышала их развязные голоса и видела, как загораются неприкрытой похотью пьяные глаза. Холод пробирался всё глубже, уже не под одежду, он проникал под кожу, заставляя съеживаться. Но я не могла унять дрожи не от него, а от страха, охватившего все тело. Отступала назад, качая головой и онемевшими губами умоляя не подходить, пока не уткнулась спиной во что-то и не услышала громкий мужской смех над ухом.
– Попалась, куколка. Такая сладкая. Слаще сахара.
Огромные руки перехватили меня под грудью и начали лихорадочно ощупывать всё тело, сжимая до синяков. Я закричала, пытаясь отбиться от наступавшего спереди громилы с похотливой улыбкой во весь рот, одновременно извиваясь и пытаясь сбросить с себя руки того, кто стоял сзади.
Папочка, помоги мне! Пожалуйста, помоги!
Мне казалось, я кричала это вслух, то вгрызаясь зубами в потные руки насильников, то крича от боли, от пощёчин и щипков. А в голове траурной мелодией один вопрос. Всё тот же, что и в последние месяцы. "За что?" Почему всё это происходит со мной? С нами. Мое бесчестие сейчас значило больше, чем смерть. Для Ода Первого, а, значит и для Туарнов.
Я закричала, выгнувшись от дикой боли, когда один из них больно сжал руками мои запястья, выворачивая руки, а второй, грязно ругаясь, пытался раздвинуть мои ноги.
А потом всё резко закончилось. Мне даже кажется, я на мгновение потеряла сознание, так как пришла в себя уже стоящей на ногах и закутанной в какую-то тряпку. Горло обожгло крепким напитком, опалившим внутренности, а предводительница этих нелюдей что-то говорила мне и толкала к своему шатру. Будто издеваясь. Словно игрушку какую-то. Я остановилась, как вкопанная, а потом бросилась на нее и схватила одной рукой за волосы, второй стараясь влепить ей пощёчину.
– Не трогай меня, дрянь, – чувствуя, как накрывает истерикой, – не трогай меня никогда!
***
Ее истерика была такой естественной сейчас, какой-то правильной и вызывающей невольное уважение. Она боялась и в то же время не прогибалась, как трусливая овца, как ее служанка, которая чистила сапоги моим людям и уже легла с одним из них в шатре при других воинах, а завтра ляжет с другим, если этот пошлет куда подальше, и так, пока не найдет постоянного. Здесь все по рукам ходят. Жить хотят, любви и ласки. Не осуждала никогда, но и понять не пыталась.
Я перехватила ее хрупкие руки и глядя в огромные, наполненные слезами глаза, почувствовала, как всё внутри сжимается в тугой узел. Я слышала, что она там кричала…слышала каждое ее слово. Мне казалось, что я отгородилась своей ненавистью и жаждой крови…только потому что девчонка не утратила остатки благородства и не превратилась в ту, в кого превратилась я, и всё же слышала, как она звала на помощь…Я тогда звала маму. Вот так, как и она. Плакала и звала маму…пока ее другие твари у меня на глазах…
Мое живое отражение…ещё не сломанное, но уже поставленное жизнью на колени, преданное и поруганное проклятым ублюдком Вийяром. Я опустила насильно ее руки, продолжая смотреть ей в глаза и сжимать тонкие запястья.
– Нет больше папочки, Лориэль…никого больше нет. Тебя предали так, как предали в свое время меня. Маагар дас Вийяр взял Лурд и казнил твоего отца.
***
Я не поверила ей. Я смотрела в ее большие синие глаза, из которых исчезли ненависть и ярость, и мне хотелось смеяться. Откуда ей знать? Ещё пару часов назад, когда солнце стояло высоко, она не знала моего имени, а сейчас, в сгущающихся сумерках она смеет мне нести такую весть?
Засмеялась истерически, громко, чувствуя, как снова пробирает дрожь от холода, он забивается под плащ и касается ледяными пальцами моих плеч и спины.
– Ты лжёшь. Мой отец жив…Маагар Дас Вийяр не мог пойти против своего отца.
***
Я сильно сжала ее руки, чувствуя, как и сама холодею внутри. Вот это неверие…это отрицание. Я тоже долго не могла поверить, что выжила только я. Долго не могла поверить, что нас предал тот, кто сидел с нами за одним столом ещё несколько дней назад.
– Мой разведчик вернулся из Лурда. В Талладасе новый велиар – старший сын Ода Первого. Твоего отца обезглавили. Вийяры не всегда держат свое слово.
Тряхнула её за плечи, заставляя смотреть на меня. А мне стали казаться невыносимыми её огромные глаза и слезы, застывшие в них…И каким-то кровавым узором складывались картинки…
– Мою семью он предал точно так же. Идем в шатер, холодно здесь. Давай. Застудишься босиком.
***
Меня втащили в шатёр и оставили там одну оплакивать свое горе. И за это я была благодарна ей сейчас. Той, которая только что едва не позволила растерзать меня. Той, которая сообщила с какой-то долей сочувствия в голосе эту новость. Но мне не нужно было ее сочувствие. Я хотела одного – одиночества, чтобы полностью отдаться этой опустошенности, в которую меня только что окунули. Я не верила ее словам и продолжала тихо всхлипывать, сжимая замерзшими пальцами плечи, впиваясь ногтями в кожу, чтобы унять ту боль, которая сейчас резала будто ножом. Изнутри. Я чувствовала каждое его движение, извивалась от проникновений острого лезвия, продолжая убеждать себя в том, что такого не может быть. Зачем Оду Первому предлагать мне замужество и отправлять дары в Лурд, если он мог с самого начала поступить именно так: захватить город и уничтожить нашу семью? Или сын всё же ослушался своего отца?