Легенды о проклятых. Обреченные
Шрифт:
Заорал, поднимаясь на стременах с мечом, направленным в черное небо:
— За Валлас. За Амира дас Даала. За нашу землю — смерть врагам.
— За нашего велиара — смерть врагам.
Мы обливались ледяной грязью, чтобы дать одежде намокнуть, чтоб пламя не сразу начало пожирать нас. Прятали волосы под шлемами и капюшонами, обматывали руки мокрыми тряпками.
И ринулись в самое пекло, за астраном, который вел нас вперед, такой же черный и страшный, как и каждый из нас. Казалось, мы попали в самый ад. Огонь словно учуял нас, он вспыхивал возле отряда с разных сторон, иногда посередине, прямо под ногами, камни шатались
Я смотрел, как астран ловко объезжает вспыхивающие огни, и к восхищению примешивалась едкая валлассакая ненависть к лассару. Он оставался жив, а мои люди гибли, и я не мог им помочь, не мог ничего изменить. Только считать свои потери про себя и болезненно морщиться. И опять ради нее. Они ведь сейчас умирали не за победу над Нахадасом, ее можно было добыть и через три дня, идя другой дорогой, они гибли сейчас ради того, чтобы я успел вырвать из лап Даната Одейю дес Вийяр. Дочь того, кто отнял у них отцов, матерей, сыновей, отнял свободу на долгие годы. Вот ради чего я вел их на смерть, и я ненавидел себя за это намного сильнее, чем ее. Я ненавидел себя за эту губительную страсть, за эту одержимость и невозможность сказать этой суке "НЕТ".
Когда лошадь Алса оступилась и шагнула прямо в языки пламени, а его плащ занялся огнем, я даже не пошевелился. Это были секунды, когда мне ужасно хотелось, чтобы он сгорел живьем. На моих и на их глазах. Корчился проклятый бастард, чтоб пылала Одовская кровь, чтоб послать подлому мерзавцу голову еще одного сына.
"Девочка-смерть просит жизни для своего брата". И перед глазами фигурка ее во всем белом стоит на подоконнике, руки, как птичка, раскинула, чтоб вслед за братом своим старшим лететь…а я тогда понял — не станет ее, и никого не станет. Валласс рухнет. Потому что в эту секунду не станет меня. Обречен я любить ее, женщину-смерть с волосами цвета крови, а она обречена принадлежать мне до самой смерти.
Набросил на плечи Алса свой плащ, сбивая пламя, и молча принял благодарность, но мы оба знали, что мне она не нужна. Будь это при иных обстоятельствах я бы с него кожу срезал валласским кинжалом, как с сырой картошки кожуру.
Отряд выбрался на берег, и я с дикой болью в груди пересчитал, сколько нас осталось — мы потеряли почти половину. Все молча сидели на своих конях и смотрели друг на друга, кто-то стонал от ожогов, и я кивнул на клетку Сивар:
— Эй, старая, нужна мазь от ожогов.
— Лучше б ты спросил у Сивар, прежде чем идти дорогой огненной смерти.
— Сивар — последняя, у кого я что-то спрошу. Давай, выполняй свои обязанности, лечи их. И не болтай много, а то сброшу, как мешок, в болото и смотреть буду, как ко дну пойдешь.
— Не сбросииишь, нужна я тебе.
Сука старая испытывает меня. А мне сейчас не до испытаний, меня на клочки раздирает
Сгреб баордку в охапку и к воде потащил. Над самыми языками пламени, как мешок, поднял.
— Ну что? Баорды молятся или они дохнут молча?
— Ннннне…нененене. Не надооо. Сивар все сделает. Сивар молчать будет. Сивар… Сивар мериду Дасу даст. Много мериды. Чтоб Ниаду трогать мог как наяву. Бесплатно даст.
Я тряхнул ее несколько раз, с презрением глядя, как вращает глазами, омерзительно, словно насекомое, ногами дергает и руками.
— Дашь, когда надо будет. А пока свое дело делай. Чтоб на ноги их подняла за считанные минуты. Нам идти надо.
— Поздно уже, — пробормотала, а я пальцы чуть не разжал.
— Что поздно, им иммадан?
— Лечить поздно — ожоги от мерцающего пламени сами пройдут через время.
— Лечи. У нас этого времени нет.
Швырнул ее на землю и дамас к губам прижал, сильными глотками осушил флягу так, что горло перехватило. Астран со мной поравнялся.
— Идти надо. Рассвет скоро.
— Где ее держат?
— В темнице под крепостью. На рассвете поведут на казнь. Вчера приговор оглашали и сутки дали на очищение. С первыми петухами сначала в ледяную воду опустят, а потом на костер.
Я смотрел на грязное, покрытое налипшими комьями и сажей лицо астрана и думал о том, что не будь он лассаром я бы сейчас пожал ему руку. Он вел нас через это пекло один и ни разу не свернул и не остановился.
— А где ее старший брат?
— Где-то в окрестностях бродит, но… но мне кажется, все происходит с его молчаливого согласия.
— У вас не семейка, а змеиное гнездо.
— Возможно. Но не у всех.
— Возможно, не у всех.
Он смотрел мне в глаза, а потом вдруг сказал:
— А она говорила, что вы меня казните на месте…
— Да? Что еще она говорила?
— Ничего больше…она не разговорчивая. Да и не знаем мы друг друга почти. Когда я ее ребен…
— Рейн. Впереди отряд дозорных. Нападаем или…
— Нападаем. Отберем еду и лошадей, наши выбились из сил. — повернулся к астрану, — Я бы казнил, если бы она не попросила не убивать тебя. Но я убью тебя позже, лассар. В честном бою. А сейчас ты либо беги отсюда, либо тебе придется бить своих.
— Алс дас Гаран никогда не бежит с поля боя. И вам без меня не взять площадь, полную астранов и охраны. Что до своих, пока моей сестре угрожает опасность и исходит она от них, они для меня враги.
— Ты точно лассар и сын Ода?
Расхохотался и пришпорил коня:
— Вперед. Надерем задницы ублюдкам. Снимем с них шкуру.
— Валлассары напали. Беги в Нахадас. Валлассары. Пусть в горн трубят.
Один из дозорных спрыгнул с коня и побежал в сторону города. Я выхватил лук из-за спины и хотел выстрелить, но на меня надвигался здоровенный верзила с мечом наголо.
С дозором мы разделались довольно быстро, сменили лошадей и, переодевшись в форму лассарских воинов, двинулись на Нахадас. Остальные пошли окружной дорогой, чтобы выскочить нам на помощь со стороны центра города. Когда мы въехали на площадь, там уже тлели угли, и полностью сгорел хворост. Я расширенными глазами осматривал толпу, потом повернулся к Алсу, меня затрясло, как в мгновенной сильнейшей лихорадке. Я даже голос на несколько секунд потерял: