Легион Безголовый
Шрифт:
Под пронзительным взглядом Марии сдавались в руки правоохранительных органов закоренелые уголовники и до зубов вооруженные бандиты. Плакали, просили убрать от них злобного прапорщика, обещали сотрудничать до конца дней своих, лишь бы не видеть тяжелых глаз Баобабовой.
Лидочка, поняв, что проиграла схватку, безвольно отползает по стенке в сторону рабочего места, прячется за печатной машинкой.
— Спасибо, — благодарю женщин за обоюдное сотрудничество и, просунув голову в проем, интересуюсь: — Пономарев и Баобабова в дверях топчутся. Заходить или завтра забежать?
—Да.
Истолковываю
В кабинете капитана Угробова сизый дым, засохший кактус на подоконнике и собственно сам капитан Угробов.
— Садитесь.
Пока мы с Баобабовой, отталкивая друг друга, боремся за право обладания единственным свободным стулом, капитан закуривает сигарету “Прима”. Других не признает. Задумчиво, без комментариев, пялится в окно, где дымится под жарким солнцем городская свалка. Пепел смахивает в ладошку. Ни один мускул не дрогнет на лице боевого опера. Пахнет паленой кожей.
, Машка оказывается сильнее. Плюхается на стул и довольно улыбается. Я отступаю к книжному шкафу, где на полках стоит единственная книга — Уголовный кодекс с простреленными буквами “о”.
— Расселись? Тогда начнем. — Угробов плюет в ладошку, там же тушит сигарету. — У меня три новости. Хреновая, поганая и совсем омерзительная.
— Давайте с поганой, — подсказывает Машка. Угробов переводит взгляд с городской помойки на Баобабову:
— Позвольте, прапорщик, в этом кабинете мне решать, с какой новости начинать! Ноги со стола уберите.
Присмиревшая Машка убирает не только ноги в новых армейских ботинках, но и бронежилет. Правильно ее капитан. Мы не в театре, а у начальства.
— Начнем с поганой новости, — самостоятельно решает Угробов. — Из министерства по здравоохранению благодарность пришла. Просят отметить грамотную работу наших сотрудников. Угадайте с трех раз, кого?
Мы с Машкой улыбаемся.
Два месяца назад пришлось нам выехать в область. В одном из поселков возникла сложная здравоохранительная обстановка. Заболевание жителей превысило все допустимые нормативы. Больницы переполнены, в поликлиниках очереди, врачи без сна, медсестры без выходных. Не успевают выписать больного из стационара, как непонятная болезнь возвращается снова. Симптомы всякие разные, но преимущественно заразные.
Врачи грешили на эпидемию, зеленые на плохонькую экологию, ученые на непрофессиональность и тех и других. По поселку поползли слухи о неизлечимой инфекции, занесенной инопланетянами. Когда нянечки объявили забастовку, а единственная спичечная фабрика встала по причине нехватки рабочих рук, администрация поселка приняла решение обратиться в наше отделение. А точнее, воззвало на помощь секретный отдел “Подозрительной информации”.
По прибытии на место мы с Машкой тщательно собрали всю необходимую информацию, опросили половину жителей, взяли где нужно пробы, собрали где не нужно анализы. И пришли к удивительному, впоследствии научно доказанному, выводу.
Мною, старшим лейтенантом Алексеем Пономаревым, была замечена странная любовь жителей больного населенного пункта к иностранной жвачке с космическим называнием “Орбит”. Как с сахаром, так и без. Одурманенные рекламой, жители пережевывали неимоверное ее количество. Продажа “Орбита” превышала реализацию хлеба, сахара, табачных изделий и даже исконно русского продукта — водки.
Проведя исследования, мы отметили, что жвачка вышеуказанного названия выплевывается быстрее, чем пропадают ее вкусовые качества. В результате улицы завалены белой массой. Тротуары покрыты ровным слоем того же названия. Дворники и мусоровозы не справляются с очисткой поселка.
Именно тогда я высказал мысль, в дальнейшем подтвержденную на самом высоком медицинском уровне.
Различные болезнетворные организмы, вирусы и мерзопакостные микробы, оседая на непережеванном “Орбите”, размножались в огромных количествах, приобретая из поколения в поколение новые свойства. Жестокая мутация и родовой отбор сильнейшего. Не знаю, может, зубы отрастали, а может, уже имеющиеся крепче становились. Так или иначе, подросшие не в лучшую сторону на иностранной жвачке отечественные болезни захватили поселок и населяющих его жителей.
Рекомендации отдела “Пи” были короткими и внятными. Запретить продажу вредоносной жвачки, повысить зарплату дворникам и сделать упор на наши, российские продукты жевания.
Через неделю из больницы выписался последний больной, вновь заработала фабрика, зеленые успокоились, ученые защитили докторские и кандидатские, поселковая администрация назвала одну из улиц в честь нашего секретного отдела.
— Объявляю. — Капитан чуть приподнимается с места, раздаривая благодарности. — Хорошо поработали, слов нет.
— А почему новость поганая? — вспоминает Ба-обабова.
— Потому что производитель жвачки подал в суд на наше отделение. — Угробов недовольно морщится. — А мы работать должны, а не по судам таскаться.
— Послать их всех, — хмыкает Машка.
Угробов странно так замирает, прищуренным глазом опытного оперативного работника рассматривает Баобабову. Долго рассматривает, даже мне неудобно становится.
— Кстати, о посылках. — Не сводя с прапорщика глаз, капитан на ощупь достает из ящика стола кусок черствого хлеба и слегка засохшую колбасу. Ест хлеб, запивая водой из графина. Колбасу только нюхает. Пригодится. До обеда еще далеко, и никто не знает, удастся ли ему забежать в столовую. — О посылках и не только. У вас, прапорщик, смотрю, много свободного времени?
— Ну… — почему-то смущается Машка, поправляя бронежилет.
— Знаю — много, — отвечает за нее капитан, давясь хлебом. — Мне с утра уже начальство все уши прожужжало. Все вас, прапорщик, вспоминают.
— А что такое? — От смущенности до возмущенности один шаг.
— А вы не знаете? — Угробов тянется к пульту дистанционного управления, но вовремя вспоминает, что телевизор в кабинете старенький, отечественный, без всяких таких штучек. Просит меня включить аппарат на возможно большую громкость.