Легион Фалькенберга

Пурнелл Джерри

Она с несчастным видом кивнула.

— Полковник, мы никогда не выдержали бы эту атаку. Центурион второго батальона рассказал мне, что перед самым концом сражения многие мортиры обслуживались только одним человеком. Наши люди не выстояли бы.

На лице Фалькенберга проступило облегчение.

— Значит центурион Брайант жив?

— Ну… да.

— Значит, жив и 42-й. — И Фалькенберг, довольный, кивнул.

— Но мы не сможем остановить новую атаку этим вооружением! — возразила Гленда Руфь.

— Может, это и не понадобится, —

ответил Фалькенберг. — Мисс Хортон, бьюсь об заклад, что фон Меллентин не станет рисковать своими танками, пока пехота не очистит эту нору. С его точки зрения, он сунулся — столкнулся с чем-то таким, что не смог преодолеть. Он не знает, как близок был к победе.

А тем временем благодаря вашим усилиям по организации транспорта мы получили боеприпасы для артиллерии. Посмотрим, что можно будет сделать с тем, чем мы располагаем.

Три часа спустя они подняли головы от карт.

— Вот оно, — сказал Фалькенберг.

— Да. — Гленда Руфь осмотрела позиции войск. — Ключ ко всему — эти передовые патрули, — осторожно сказала она.

— Конечно. — Он потянулся за своей полевой сумкой. — Хотите выпить?

— Сейчас? — А почему бы нет? — Спасибо, хочу. — Он плеснул в две чашки из офицерской столовой немного виски и одну протянул ей. — Но не могу задерживаться надолго, — добавила она.

Он пожал плечами и поднял свой стакан.

За старательного врага. Но не слишком старательного, — сказал он.

Гленда Руфь немного поколебалась, потом выпила.

— Для вас это игра, верно? — Может быть. А для вас?

— Я ее ненавижу. Все это ненавижу. Я не хотела начинать новое восстание. — Она содрогнулась. — С меня хватит убийств, и раненых, и горящих домов…

— Тогда почему вы здесь? — спросил он. В его голосе не было насмешки — и не было презрения. Вопрос искренний.

— Друзья попросили возглавить их, и я не могла им отказать.

— Хорошая причина, — сказал Фалькенберг.

— Спасибо. — Она допила виски. — Теперь мне пора. Надо надевать броню.

— Разумная мера, хотя бункер достаточно прочен.

— Я не останусь в бункере, полковник. Я отправляюсь в патруль со своими ранчеро.

Фалькенберг критически разглядывал ее.

— Не думаю, что это разумно, мисс Хортон. Личная храбрость — прекрасная черта командира, но…

— Знаю. — Она улыбнулась уголками губ. — Ее не нужно демонстрировать, потому что она предполагается, верно? Но не у нас. Я не могу приказывать ранчеро, и у меня нет многолетних традиций, чтобы удерживать их… ведь такова причина всех этих церемоний, верно? — удивленно спросила она.

Фалькенберг не обратил внимания на ее вопрос:

— Дело в том, что ваши люди идут за вами. Сомневаюсь, чтобы они сражались так же решительно за меня, если бы вас убили.

— Это неважно, полковник. Поверьте, я не хочу вести этот патруль, но если я не поведу первый, других может не быть. Мы не привыкли к удержанию позиций, и нужно что-то делать, чтобы сохранить сплоченность моих войск.

— И вы хотите сыграть на чувстве стыда. Она пожала плечами.

— Если пойду я, пойдут и они.

— Я пошлю с вами центуриона и солдат из охраны штаба.

— Нет. Отправьте со мной столько же ваших людей, сколько с любым другим патрулем. — Она на мгновение покачнулась. Подействовали одновременно отсутствие сна, выпитый виски и узелок страха внутри. Девушка ухватилась за край стола, и Фалькенберг внимательно посмотрел на нее.

— Черт возьми, — сказала она. Потом чуть улыбнулась. — Джон Кристиан Фалькенберг, разве вы не понимаете, что так нужно?

Он кивнул.

— Но мне это все равно не нравится. Хорошо. Через тридцать пять минут последние инструкции моего главного старшины. Удачи, мисс Хортон.

— Спасибо. — Она поколебалась, но сказать больше было нечего.

Патруль неслышно двигался через низкий кустарник. Что-то пролетело мимо ее лица. «Белка-летяга», — подумала она. На Новом Вашингтоне много парящих животных.

На невысоком холме пахло взрывчаткой после канонады последнего боя. Ночь кромешно черная. Только на западном горизонте тускло-красно светится Франклин, но так слабо, что его скорее чувствуешь, чем видишь. Мимо пронеслась летучая лиса, метнулась за насекомым и с криком исчезла в ночи.

Десяток ранчеро двигался цепочкой. За ними шла манипула связи, настроившись на волну 42-го. Гленда подумала: «А что солдаты станут делать со своим оборудованием, когда начнется бой?» — и пожалела, что не спросила заранее. Замыкающим в цепочке шел сержант Хруска, которого в последнюю минуту прислал главный старшина Кальвин. Гленда Руфь ему обрадовалась, хотя одновременно испытала чувство вины.

«Это глупо, — сказала она себе. — Так думают мужчины. Я не должна так думать. Я ничего не собираюсь доказывать».

Ранчеро несли ружья. Три солдата Фалькенберга тоже. Двое других несли оборудование связи, а сержант Хруска — ручной пулемет. Казалось, ничтожная горстка собирается соперничать с горцами с Завета.

— Они миновали последние посты нервничающих ранчеро и двинулись по долине между холмами. В тишине ночи Гленда Руфь чувствовала свое полное одиночество. «Чувствуют ли остальные то же самое. Ранчеро — несомненно. Они боятся. А наемники? — подумала она. — Во всяком случае они не одни. У них есть товарищи, с которыми они делят еду и бункеры. И пока жив хоть один из людей Фалькенберга, есть кому позаботиться о павших. Они заботятся друг о друге, — продолжала размышлять девушка. — Главный старшина Кальвин, с его грубоватой реакций на сообщения о потерях. «Ба, еще один солдат», — сказал он, когда ему доложили о гибели товарища в бою с танками. Мужчины!»