Легион хаоса
Шрифт:
Лицо Говарда было искажено гримасой ужаса. Он закричал, словно в смертельном страхе, бросился на меня и одним резким движением вырвал у меня револьвер.
Он схватил мою руку и со страшной силой вывернул ее. Я вскрикнул, упал вперед и беспомощно задрыгал ногами, когда Говард вскочил мне на спину и пригвоздил меня коленями к полу.
— Это не моя вина! — взревел он. — Я не знал, что он следил за мной! Ты должен мне верить!
Он снова и снова повторял эти слова, и при этом в его голосе звучал такой ужас, что у меня по спине побежали мурашки.
— Я не знал! — кричал он. — Скажи Де Врису, что я ничего не знал! Он может заполучить меня! Он может заполучить меня!
Но здесь уже не было никого, кто бы мог ему ответить.
Некоторое время спустя он отпустил мою руку, встал и, подавив рыдание, прислонился спиной к прогнившей деревянной стене. Я тоже повернулся, прижал болевшую руку к груди и попытался встать на ноги. В голове у меня шумело. Когда я встал, пол поплыл у меня перед глазами. Говард ударил меня как сумасшедший.
Он даже не помог мне встать на ноги, а лишь смотрел на меня застывшим взглядом.
— Ты… глупец, — прошептал он. — Ты проклятый, жалкий глупец. Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — Его голос звучал совершенно спокойно. В нем не было ни упрека, ни даже гнева. А лишь такой холод, от которого меня бросило в дрожь.
— Он ушел, — пробормотал он.
— Я знаю, — ответил я сквозь плотно сжатые зубы. Где-то внизу под нами снова зазвенело стекло. Сквозь голые стропила над нашими головами внутрь проникли первые лучи солнца.
— Он ушел, — повторил Говард упавшим голосом. — Он ушел, Роберт.
— Черт побери, в этом и заключался смысл нашей акции! — заорал я. — Если бы ты не набросился на меня как сумасшедший, я бы пристрелил этого типа на месте!
Говард издал странный, почти рыдающий звук.
— Ты сам не знаешь, что ты наделал, — сказал он еще раз.
— Знаю, — ответил я. Постепенно я начал выходить из себя. Над нашими головами взошло солнце. Рольф не мог больше ждать! — Я спас тебе жизнь, упрямый, старый дурак! Ты думал, я буду спокойно смотреть, как ты кончаешь жизнь самоубийством?
— Самоубийство? — Говард резко рассмеялся. — Это была единственная возможность отозвать назад этих бестий! Как ты не понимаешь! Когда следующий раз зайдет солнце, миллионы этих тварей набросятся на город!
— Когда следующий раз зайдет солнце, их уже не будет, — поспешно ответил я. — Да и нас тоже, если мы не поспешим убраться отсюда.
Говард, ничего не понимая, уставился на меня.
— Что…
Я не стал его слушать, схватил за руку и потащил в коридор. Перед нами в воздухе порхали серые тени. Насекомые, которые возвращались со своего ночного роения, чтобы отдыхать до следующего захода солнца.
Говард больше не сопротивлялся, но и не собирался следовать дальше самостоятельно, а лишь как безвольный ребенок позволял вести себя за руку.
Мне снова показалось, что зазвенело стекло, и этот звук заставил меня ускорить шаг. Словно преследуемый гуриями, я мчался вниз по лестнице и тащил за собой Говарда. Мы упали, скатились вниз по последним десяти или пятнадцати ступенькам и некоторое время, оглушенные, лежали на полу.
Когда я открыл глаза, то увидел, как прямо передо мной вспыхнула крошечная красно-оранжевая искра…
Я вскочил, рывком поднял Говарда, взвалил его на плечо и в последний момент перепрыгнул со своей ношей через полуметровую полоску керосина, который Рольф разлил вокруг дома.
Мне показалось, что мне в спину ударил раскаленный кулак. Я закричал, но мой крик потонул в реве стены огня, которая выросла у нас за спиной и поглотила дом.
Нас обдала волна страшного жара. В отчаянии я встал на четвереньки, втянул голову в плечи и пополз прочь от огня.
Только когда я отполз от дома больше чем на десять ярдов, я отважился повернуться и посмотреть назад.
Рядом со мной на коленях стояли Рольф и Говард; Говард все такой же окаменевший, словно парализованный, с пустым, отсутствующим взглядом, но невредимый. Вероятно, он все еще не понимая, что же произошло.
Сквозь треск пламени до нас донесся глухой взрыв, когда взорвалась одна из бутылей с керосином, которые Рольф разложил в подвале и на первом этаже дома, потом взорвалась вторая, третья, четвертая…
Дом в мгновение ока превратился в гигантский костер. Пламя стало желтым, потом почти белым и таким ярким, что у меня на глазах выступили слезы, оно полыхало в утреннем сумраке как второе искусственное солнце.
Но несмотря на слезы, застилавшие мои глаза, я заметил серые тучи моли, которая, как мелкая пыль, со всех сторон устремилась навстречу смертоносному огню, неудержимо притягивающему ее. Насекомые тысячами падали с неба, бросались в пламя и сгорали.
Их число казалось бесконечным. Кипящее серое облако над нашими головами не уменьшалась, а, казалось, наоборот, становилось все гуще, темнее и тяжелее.
А потом я услышал шум. Это были не жужжание и шелест крыльев моли, а низкое, мучительное покряхтывание и постанывание, какой-то каменный звук, словно от ужаса глухо вскрикивали дома, стоявшие вдоль улицы. Внезапно раздался ужасный грохот, и сквозь порхавшие и кружившие рои моли я увидел, как медленно, словно нехотя, просела крыша соседнего здания, как по его стенам побежали трещины, похожие на черные паучьи лапы, как его окна и двери превратились в серую пыль…
Дом старел…
И этот процесс не ограничился только одним зданием. Как заразная болезнь, процесс распада с невероятной скоростью распространялся дальше и дальше, перекидывался на другие постройки, даже на дорогу, покрывая ее трещинами и рытвинами. Повсюду, где насекомые прикасались к камню или к дереву, те с невероятной быстротой рассыпались, словно годы превратились в секунды, а десятилетия в минуты. И этот процесс все ускорялся!
— Роберт! — взревел Говард. Его голос чуть было не сорвался. Я еще никогда не слышал, чтобы в голосе человека звучала такая паника. — Он жив! Он еще жив!