Легион хаоса
Шрифт:
— Возможно. Но что бы они ни собирались сделать, оно не получилось бы. С помощью их вещей ты не сможешь выполнить никакое заклинание, Говард. Это принесет вред скорее тому, кто сам этим занимается.
— Несмотря на это, нам надо все забрать с собой, — продолжал настаивать Говард. — Я хочу выяснить, кем были эти двое и что они хотели тут сотворить.
Он еще раз задумчиво посмотрел на меня, сдвинулся со своего места у стола и снова направился к ванной. Мое сердце бешено заколотилось, когда я увидел, как он — держась левой рукой за дверной косяк — наклонился вперед и заглянул в черную пропасть, которая простерлась под ним, как жадно разверстая пасть. Меня испугал не сем вид шахты, а, скорее, воспоминания, связанные с нею. В ванной совсем не было пола. Это было не что иное, как прямоугольная шахта, которая вела до подвального этажа дома. Чуть-чуть она не стала моей могилой, во время моего первого визита в этот “гостеприимный” дом…
— Ты не знаешь, что там внизу? — спросил Говард, снова выпрямившись.
— Вероятно, подвал, — ответил я, пожав плечами. — А что?
— Мы должны спуститься вниз, — сказал Говард. — Может быть, отыщем какие-нибудь следы. В конце концов, не могли же эти двое просто взять и раствориться в воздухе. — Он неожиданно резко повернулся. — Пошли.
Я не возражал, так как в душе обрадовался возможности поскорее покинуть эту комнату. Весь этот дом был заколдован, находился во власти темной, злой силы, которая, казалось, следила за нами невидимыми глазами. И это был не Шоггот, чуть не проглотивший меня. Его присутствие я бы почувствовал. Так как тогда я по крайней мере знал бы, с каким врагом мы столкнулись.
Мы покинули комнату и снова вышли в мрачный коридор.
Где-то под нами раздался стук.
Говард резко остановился, как будто наскочил на невидимую стену. Стук повторился, потом раздался страшный удар и треск, и внезапно все здание под нашими ногами содрогнулось, как от удара гигантского молота.
Говард что-то крикнул мне и бросился бежать, но его слова потонули в новом, еще более громком грохоте.
Впрочем, сделал он лишь несколько шагов. Едва добежав до верхней ступеньки лестницы, он снова остановился как вкопанный. А когда я подскочил к нему, то сразу понял почему.
Мое предчувствие меня не обмануло. Весь этот дом был одной страшной западней.
— Ты видишь, — крикнул Говард. — Я был прав: эти двое оказались здесь не случайно. Я думаю, кто-то в этом городе что-то замышляет против нас.
Его чувство юмора показалось мне не особенно оригинальным.
Особенно, принимая во внимание бушующую стену огня, охватившего нижнюю часть лестницы и с треском и воем подбиравшегося к нам.
* * *
Когда он проснулся, вокруг него царили тишина и темнота, окутывающие, как теплое и мягкое одеяло. Он не знал, где находится, как он попал сюда и даже кто он сам такой.
Шэннон поморгал, попытался поднять руку и обнаружил, что на ней такая толстая повязка, что он не мог даже пошевелить пальцами. Резкая, жгучая боль острой иглой впилась в запястье. И, словно эта боль была ключом к его памяти, плотный туман, которым сон укутал его мысли, тут же рассеялся. Он снова все вспомнил. И все же эти воспоминания были… неверными? Было ли это слово подходящим? Он не знал этого.
Шэннон только знал, что в его окружении что-то не так.
Он медленно привстал на кровати и отбросил одеяло. Он был до пояса обнажен, а его тело сплошь покрыто повязками и заклеено пластырем, и даже там, где можно было увидеть голую кожу, она покраснела и вздулась. И Шэннон вспомнил пламя и жару. Да, так оно все и случилось. Он сражался против Шоггота, который хотел убить Джеффа, и получил при этом тяжелые ранения. Такие тяжелые, что он даже был не в состоянии использовать свои тайные знания и вылечить самого себя.
Решительным движением юный чародей сбросил ноги с кровати и встал, хотя при этом движении его тело задрожало от боли. Обе большие повязки потемнели, когда под ними снова открылись раны.
Не обращая внимания на боль, Шэннон с трудом доковылял до окна и одним рывком распахнул занавески. Яркий солнечный свет устремился в комнату, но он мерцал, и в нем присутствовало нечто чужое, мешающее. У Шэннона снова появилось чувство, будто в его окружении что-то не так, как должно быть, и вновь он потерял эту мысль, так и не успев ее осмыслить.
Некоторое время юноша стоял у окна неподвижно и с закрытыми глазами. Солнечный свет касался его тела, как ласкающая рука, и Шэннон чувствовал, как глубоко у него внутри запас магической энергии пополнялся силой света. Боли медленно стихали, а чувство усталости и слабости сменилось новым приливом бодрости.
Шэннон стоял так неподвижно пять, шесть минут, потом вернулся к кровати и подошел к большому настенному зеркалу. На его губах заиграла слабая улыбка, когда он начал разматывать повязки.
Прошло много времени, пока он справился с этим. Когда последняя повязка упала на пол, от многочисленных ран, которые до того покрывали его тело, не осталось и следа. Кожа опять стала гладкой и чистой, как у новорожденного.
Шэннон нагнулся к своей одежде, сложенной на стуле рядом с кроватью, и быстро оделся, а потом, довольный собой, улыбнулся своему отражению в зеркале.
То, что он видел, нравилось ему — молодой человек девятнадцати лет, стройный, но с фигурой хорошо тренированного атлета. Его запачканная и прожженная во многих местах одежда и засохшая у корней волос кровь придавали ему вид необузданного, отчаянного человека. Шэннон не был Нарциссом, но он по праву гордился своим телом. И кроме того, он знал, как важно ухаживать за этим хрупким, незаменимым инструментом своего духа и постоянно поддерживать его в высочайшей форме. В последние дни он несколько раз оставался жив только потому, что был в состоянии проявлять в буквальном смысле слова сверхчеловеческие способности.
Шэннон закончил осмотр своего отражения, тыльной стороной ладони стер, насколько это было возможно, засохшую кровь со лба и хотел уже направиться к двери, как вдруг что-то привлекло его внимание. На худощавом юношеском лице его зеркального отражения внезапно появилось выражение недоверия.
В первый момент он не заметил ничего необычного, но потом увидел тень, которая промелькнула у него за спиной, едва заметная, как дуновение ветерка.
Шэннон вдруг резко повернулся, вскинул вверх руки — и замер.