Легионеры
Шрифт:
Правда, всем этим безобразием занимались свои же офицеры из взвода радиоразведки, люди веселые, понимающие толк в дружеских попойках и имеющие весьма привилегированное положение среди остальных. Кроме хорошей музыки и качественного ремонта всевозможной радиотехники, как для друзей, так и для руководства, им в свое время, при помощи и моральной поддержке Гусарова, удалось для своих нужд ежемесячно, вполне официально получать спирт.
Специалисты спиртового дела, правда могут возразить, мол эка невидаль, спирт. Но главное ведь не это. Главным и определяющим было то, что по бумажкам выписывалось и получалось
Нет, никто со склада его не воровал, хотя грехом это у нас не считается. На базу и в служебные помещения, кунги и боксы, вполне официально приносили свой. Это называлось «декоративная маскировка десерта вампира». А попробуй кто-нибудь из линейных офицеров держать спиртное по месту службы? Грандиозный скандал такому неразумному смельчаку и увольнением из органов с «волчьим билетом», будет обеспечено, как пить дать…
Как говаривал старший лейтенант Фомич, любовно оглаживая бутылец: «От детей ради общего блага отрываем, вместе с квашенной капустой, салом и огурцами». Хотя, детей у него, как раз и не было, но это не самая существенная деталь нашего повествования.
Порой доходило просто до смешного. Не успеет еще, их высокоблагородие, вышестоящий начальник выразить высочайшее неудовольствие оттого, что, понимаешь, из нутра офицера спиртным духом прет. Как несколько слаженно кивающих голов соглашались с этим прискорбным фактом. Добавляя при этом, да, «наша служба и опасна, и трудна», приходится в таких невыносимых условиях, с честью ее нести. Присутствие на рабочем месте спиртного, только приветствовалось, так как доказывало, что «эти сукины дети» спиртягу еще не выдули и служебное правонарушение не совершили.
Все вышеизложенное необходимо было рассказать по одной простой и в тоже время сложной причине. Алексею, срочно надо было позвонить, при чем сделать это так, чтобы как можно меньше людей об этом знало.
Как уже упоминалось, все стационарные телефоны части прослушивались. Но, в очередной раз солдатская смекалка не подвела и офицера. Для таких случаев, был заготовлен телефон мобильной сотовой связи, и даже не очень заготовлен. Просто во время недавно проведенного захвата наркопритона, «мобила» совершенно случайно была положена в карман куртки и в суматохе событий, аппаратик просто забыли приложить в качестве вещдока. Руки от волнения были липкие — вот оно прилипло.
Потому и бежал Алексей к своим друзьям-связистам поклониться фляжкой спирта и попросить отключить на десять минут «глушилки». Его встретили радостно и с упреками, мол, совсем забыл нас, зазнался. Но узнав о просьбе, сказали свое категорическое «нет». Объяснили просто. Боязнью последующего сурового наказания, но это ерунда. Главное — сложностью технологического процесса и разной другой ерундой, в которой проситель ни черта не смыслил.
На его дремучем невежестве в радиоэлектронике и строился тонкий процесс вымогательства. И только после стремительной дегустации содержимого фляги, а также торжественного обещания и клятвы «Я — Алексей Гусаров, торжественно обещаю и кляну…», данной перед лицом какого то лохмана, смутно напоминающего Ринго Стара в молодости. — «…Не приносить вреда Родине». Старший лейтенант Фомич обещал через час, ровно на пятнадцать минут отключить свою адскую машину. Ударили по рукам и сверили часы.
В задрипанном, с большим количеством поломанной мебели помещении, куда ровно через час, позвонил Алексей. Долго выясняли кто, да что…
Узнав, что это не по поводу очередного «гранта» на поддержку яркого огня в горниле сопротивления, интерес к звонившему утратили. Но Серафима к аппарату позвали.
Алексей по военному кратко изложил ему известную информацию. Бальнов не поверил, но трубку не бросил.
«Это провокация… Вы, что там все, с ума посходили… Какое еще покушение» — визгливо, боясь показать свою трусость, разорялся он, потея от негодования.
Пришлось спокойно объяснять и про маршрут следования, и пофамильный состав сопровождающих, и даже пикантные подробности последнего, ночного разговора Серафима с его соратницей по борьбе.
— Кто вы? — даже не видя собеседника было видно, как собеседник передернул плечами.
Оставив вопрос без ответа, Алексей отключил аппарат и с тяжелым сердцем поплелся к связистам, продолжать проводить дегустацию дагестанского коньячного спирта.
Через сорок минут, сотрудники наружного наблюдения сообщили интересные сведения. Серафим Бальнов в сопровождении своего главного доверенного лица (по совместительству, гебешного сексота) прибыл в здание местного управления ФСБ. Из ворот которого, через два с половиной часа выехало два автомобиля с затемненными стеклами. Направление движения — столица нашей Родины, город — Москва.
Когда, о последних событиях сообщили в оперативную часть губернатора, руководитель этого авторитетного учреждения принял решение под свою ответственность.
«Пусть едет — думал он, перебирая лежащие на столе карандаши. — Останавливать машину с гебистскими номерами никто не будет. Все неприятности, а их будет с избытком — еще впереди. Этот отъезд равносилен бегству. А бегство, это добровольный отказ от активной, политической борьбы. Кто сегодня поверит крикуну, кукарекающему на деньги зажравшегося олигарха. Тем более, что другие борцы будут, — он невесело оскалился, — обязательно будут, в это время гнить в тюремных казематах. Оставшиеся здесь активисты-соратники этого бегства ему ни когда не простят. Он сам, своими же руками сегодня поставил жирный крест на своей политической биографии, превратившись в еще одного нахлебника-приживала. Ну, что же, баба с возу — мне легче. Одним пропавшим без вести будет меньше, а меньше трупов — легче в жизни.»
После длительного участия в справедливой войне в Афганистане, где он командовал диверсионными группами, уничтожившими десятки кишлаков вместе со всеми жителями. Он стал настоящим и истинным верующим христианином.
Перекрестившись и пробормотав молитву, связался с оперативным отделом.
«По операции «ЗЕК» прошла утечка информации. Срочно разобраться и доложить свои соображения. На все про все, даю сутки.»
Он пододвинул настольный календарь и стал делать в нем пометки по ходу разговора.