Леха

Закутаев Константин Олегович

И здесь не обошлось без принципиальных противоречий. Родители настаивали на любом ярославском вузе, Леха готов был ехать во Владивосток, лишь бы удовлетворить позывы своей мечущейся натуры. Отец настаивал на физтехе, физмате или, черт с ним, факультете физической культуры. Сына же непреодолимо влекло к отечественной истории либо, Бог с ней, юриспруденции. Победил, в конце концов, младшенький, правда, как это и положено при компромиссах, малость уступив. Остановились на Вологде (всего 200 км плюс многочисленные знакомые и родственники) и историческом факультете местного пединститута (по данным старшего, выпускники

этого вуза очень часто поступали на службу в органы госбезопасности). Экзамены прошли как по вологодскому маслу, благо количество грамот олимпиад по истории превышали количество медалей, полученных вследствие обмена ударами на ринге.

Вот, собственно, так затейливо и непросто Леха оказался 30 августа 1994 года в общежитии Вологодского педагогического института на ул. Горького.

Глава 2

Первый этаж общежития напоминал о своём предназначении разве что коридорным форматом расположения дверей. В его полутьме навстречу Лехе попадались какие-то сильно небритые кавказцы в кепках, на дверях белели куски картона с надписями типа «ТОО Глория» или «ИЧП Махарадзе», колени бодали острые углы деревянных ящиков.

С грацией пьяного бегемота Зинаида Полуэктовна оплывала препятствия, успевая при этом матюгнуть беспорядок или многозначительно мигнуть очередному кепконосцу. Воз-несясь на пятый этаж, Леха, ведомый комендантом, остановился около, аляповато окрашенной в убогий зеленый цвет, деревянной двери с цифрой 18, исполненной мелом. Первое что бросалось в глаза, это литровые и пол-литровые банки возле каждой двери в комнату. Забитые, где до отказа, где наполовину окурками, они, очевидно, исполняли роль пепельниц. А прокуренное пространство коридора – место для курения. Так как искомая комната находилась в конце коридора, то самой дальней точкой Алексей разглядел дверь с анахроничной надписью «Место для курения».

– Заходи, – комендант толкнула незапертую дверь, – здесь твоя обитель… Ик!

Служение при высшем учебном заведение наложило свой отпечаток на речь Зинаиды Полуэктовны, не сумев, правда, совладать с её манерами.

– Повезло тебе, костромской, – обозрев четыре панцирные кровати, стоявшие по углам запущенной комнаты, ухмыльнулась Зинаида Полуэтовна, – вчетвером жить будете.

– А как ещё бывает? – помещение произвело на Леху гнетущее впечатление.

– Вдесятером! Я могу, ведь, и вьетнамцев подселить… Такая вот я, кавээнщица…

Зинаида Полуэктовна, оставив Алексея одного в раскрытой пасти студенческого логова, балетно (в её понимании) упорхнула в сторону лестницы.

– Матрас получишь послезавтра, когда выйдет кастелянша! – д онеслось от лестничного пролета, – и не бухать!

Леха никогда не был маменькиным сыночком, но в этой ситуации растерялся. Комната представляла собой мышиную нору, элементами цивилизации были разве что кровати и плакат «Рокки 4» на внутренней стороне двери. Всё остальное могло служить объектом археологических раскопок. Шкаф, подернутый паутинкой, двое разношенных кроссовок 45-го размера, обе на левую ногу, картонные коробки, практически во мху, доверху забитые какими-то бумагами. Венчали «образцовый порядок» лужицы засохшей блевотины в дальних углах нового лехиного пристанища.

– Черт побери… – коротко – горестно резюмировал Леха и опустился

на ближнюю койку.

Панцирная сетка, ослабленная за годы нещадной эксплуатации, безвольно сопроводила задницу до пола, при этом приложив усталого путника коленями в нос.

– Черт! – уже в сердцах чертыхнулся Леха и выбрался из эмбрионального положения.

Дурацкое полупадение привело его в чувство. Обозлившись на свою, давшую сбой, координацию, он бросил сумку на кровать и решительным жестом взялся за створку облупленного шкафа. Найти веник, швабру, тряпку. Провести полномасштабную генеральную уборку и постараться жить в санитарных условиях. Руководимый этим благородным порывом, он рванул дверцу.

Всё что, видимо, не принимали в пункты стеклотары, горным оползнем обрушилось на новоиспеченного студента. Квадратистый «Ройял», нелепая «Ламбада», пузатый «Слынчев Бряг», нерусская «Кремлевская», смуглый «Амаретто» и еще какая-то экзотика, накрыла запашиной просроченной консервации. Да и хрен-то с ним, с запахом, но стеклянный поток вывалился со всех полок. Пустая тара звонко саданула по макушке, чувствительно пронеслась в области паха и пребольно челомкнулась по колену. А приземлившись, алмазно разлетелась на искрящиеся осколки.

Леха, схватившись за набухающую на голове шишку, отступил к «Рокки 4». Дурацкое «это крах» вертелось в загудевшей голове. Помимо воли, затряслись губы, и захотелось домой. К маме и папе. Сдерживая эмоции, выбитые стеклянным углом «Ройяла» в краешках глаз, он вышел в коридор. Постояв перед дверью в свою комнату, направился в сторону общей кухни. Сменить обстановку и успокоиться.

– Черт… – уже шепотом, потирая ушибленную голову, резюмировал потерпевший от стеклопада.

Кухня с четырьмя электроплитами стойко и сразу ассоциировалась с городской свалкой. При этом плиты были равнозначными элементами её декора, как и обязательная стеклотара, изломанный коробочный картон или, опаскуженные и похватанные ржой, тазы и кастрюли.

Леха тормознул на пороге, выбирая из помойных зол меньшее. Вернуться в комнату и всё-таки попробовать навести без каких-либо подручных средств порядок. Или же перевести дух на новой территории. Мыслительный процесс не был длительным – на лестничной площадке раздались голоса, поднимаясь к пятому этажу.

Несколько беспомощно оглянувшись на человеческие звуки, Алексей увидел двоих молодых парней примерно, плюс-минус пара лет, его возраста. И ещё одного лет под тридцать, костистого и хмурого мужчину. Даже его, житейски неопытного взгляда, хватило, чтобы понять: эти трое не претенденты на получение высокого педагогического статуса. Лица молодых, несмотря на относительную свежесть, были уже подернуты некой инакостью, а, стянутая желтоватой маской «блатной-уголовный», физиономия старшего сразу же заставляла напрячься.

– О, свежачок… – полулениво протянул, зашедший первым номером, – что пирожки мамины из жопы вылезли? Покишкоблудить потянуло?

Был он самый крепкий из всех, на полголовы выше Лехи, раза в два шире в плечах, с набитыми костяшками мощных кулаков. Леха молчал, не зная отвечать что-то или подождать продолжения опросной процедуры.

– Погодь, Буча, – скрипнул старший, придержав за рукав олимпийки, двинувшегося вперед «бычка», – может с понятием чувачок, может уделит на общее, не кобенясь…