Лекарь 6
Шрифт:
Заберет меня в свою юрисдикцию, конечно, местное КГБ, и не факт, что я доберусь до Москвы со всем своим великим знанием, могу и здесь пропасть бесследно.
За мои знания, хотя бы одной будущей истории — как скурвившаяся элита партии сдаст страну за мелкий прайс, меня прикончат на месте. Местные то давно уже готовы это сделать и рулить самим в своей стране, безо всяких проверок с севера и глупых лозунгов, которые только смешат серьезных мужчин своей глупостью и непрактичностью.
Это, если не думать про мои умения и способности, особенно в магии и лечении. Закроют навсегда, к херам собачьим, буду всю жизнь лечить местных бонз и будущих олигархов. Жизнь можно будет сравнить с безвылазным
Можно, конечно, убиться, пока не выпытали про Храм и путешествия между мирами во времени, это не так и трудно, хоть и определенно — неприятно.
Есть, правда, риск, что ожить на Столе не получится, что окажется самым печальным исходом из всех ожидаемых.
Только, что-то мне не хочется плыть по течению, слушаться сержантов милиции и проходить обыск в отделении, который выявит у меня неучтенные драгоценности в виде двух ювелирных изделий потрясающей красоты, пары золотых монет и пары таких же слитков, интересного прозрачного, мерцающего шара и нескольких специально обработанных камней непонятного предназначения. Еще и документов, выданных далеко в будущем, именно страной Россией, именно в Санкт-Петербурге, а никаком не Ленинграде.
Те же две тысячи рублей окажутся уже совсем мелкой мелочью.
Все эти мысли пронеслись в моей голове, пока я поворачивался и крайне недоуменно, но, весьма доброжелательно, уставился на сотрудника внутренних органов:
— Вы, ко мне обращаетесь, уважаемый?
— Да, к вам. Предъявите документы! — сержант, невысокий и худой мужчина с усами лет двадцати пяти, смотрит серьезно и говорит с едва заметным акцентом. Фуражка большевата ему и съезжает на затылок, но, взгляд твердый и проницательный.
За ним, в десятке метров стоит милицейский козлик в желтой расцветке с голубой полосой по центру и оттуда выглядывает второй милиционер, сидящий за рулем.
— Вы понимаете, — как можно более доверительно говорю я сотруднику, — Я из экспедиции Ростовского университета, профессор Полянцев, наша группа находится в горах, а документы, в частности, паспорт, остались в лагере, на высоте 2450 метров и сейчас я вам не могу их показать. Очень хотел бы, но, не могу, не имею такой возможности.
Взгляд сержанта становится менее жестким, все же мое представление профессором и научным деятелем производит на него впечатление, но, когда он переводит взгляд на мою прическу, я понимаю, похоже, что это именно мои патлы и заинтересовали проезжающую милицию, он собирается и спрашивает:
— Кто может подтвердить, что вы профессор из Ростова? Кто принимающая сторона вашей экспедиции?
Так, похоже, он не простой служака, понимает, что так просто экспедиции в горы не приезжают, кто-то из местных институтских людей должен организовать прием, размещение и сопровождение в горы. Похоже, что сам учится в местном юридическом, пусть и заочно, речь правильная и это плохо. Такого не удастся заболтать заумными словами, которых я и сам знаю не так много, но я все же пытаюсь рассказать про эндемичные виды позднего палеолита, которые почти идеально сохранились около Большого Кавказского хребта в первозданном виде.
Это производит некоторое впечатление, но последующее мое плавание в названии принимающей стороны снова усиливает подозрения милиционера, пусть я и припоминаю, что встречает нас кто-то из представителей Тбилисского университета с кафедры биологии и ботаники, профессор Джапаридзе, вроде, как я помню.
Только это не помогает.
У парня есть нюх настоящей розыскной собаки и он чувствует мое замешательство и неуверенность в словах, что-то снова усиливает его подозрения, и он предлагает проехать в отделение, для установления моей личности и связи с университетом. Никак мое звание и должность для него не коррелируются с гнездом на голове и неопрятной бородой.
Сержант больше не колеблется, я вызываю у него подозрение и меры принуждения вскоре последуют после пары фраз с тем же предложением. Я это чувствую наглядно и, просто, хочу уехать с этого людного места, где точно не следует доводить дело до выкручивания рук и принудительного сажания меня в козлик. Мне точно нельзя в заднее отделение, для буйных клиентов, надо попасть на заднее сидение, где будут развязаны руки, если мы останемся втроем в машине. Тем более, не следует производить оглушение бдительных сотрудников у всех на виду, тогда ловить меня начнут прямо сейчас и, даже на жигулях Зураба, я не смогу опередить телефонные звонки во все стороны, придется бросать машину и вслепую пытаться добраться до дома с парниками, забираясь все больше вверх по горам. Мне требуется хотя бы час форы по времени, чтобы добраться до большого города и попробовать затеряться в Кутаиси.
— Да, конечно, поедемте, — стараюсь я уменьшить его подозрительность, — Надеюсь, вы не будете сажать меня в клетку, как мартышку или пьяницу. Я, все же, профессор биологии!
Я рассчитываю очутиться на заднем сидении уазика и действовать по обстоятельствам, может, просто оглушить сотрудников в тихом месте ударами маны и засунуть в тот же маленький обезьянник. Только, где найдешь такое место, чтобы получилось провернуть это деяние без свидетелей.
Сержант провожает меня до машины, держась сзади на полшага и я понимаю, что он настроен серьезно довезти меня до отделения. Его напарник, наоборот, совсем не обращает на меня внимания, но, и не спорит с сержантом, когда тот усаживает меня на заднее сидение. Похоже, знает, какой тот служака и, хоть и не одобряет таких строгостей в отношении безобидного лохматого профессора, но, споро заводит машину и рулит с площади, торопясь доставить меня в отделение.
Зато сержант садится ко мне в пол оборота и очень с интересом косится на мой рюкзак, хочется ему, похоже, его пощупать в отделе. Как чувствует, что сокровища там скрыты невозможные для этого мира. Или, просто крутой вид заграничного рюкзака привлекает внимание бдительного парня.
Козлик свернул за угол площади, не знаю, сколько нам ехать до отдела, поэтому лучше поторопиться с акцией устрашения. Легкий толчок рукой с касанием головы сержанта Кавсадзе заставляют того хорошо приложиться о железную торпеду уазика и сползти под нее. Выхваченный из кармана столовый нож сразу же приставляется к горлу водителя, младшего сержанта, судя по лычкам и немного входит в шею, не прокалывая кожу, отчего тот пытается бросить руль и отбить в сторону нож из моей железной руки, но, только, режется об него и получает чувствительный подзатыльник от меня, со словами:
— Я тебе брошу руль, сразу горло перережу. Остановись медленно и стой.
Служивый выполняет команду и с перепугу юзом притормаживает около тротуара, встав слишком наискосок.
— Припаркуй нормально. Если жизнь дорога, — говорю я емкими короткими фразами, продолжая держать нож у горла, только теперь обхватив слева его шею своей левой рукой. Если попробует сбежать, наткнется на лезвие, кажется, водитель это понимает и не дергается.
Водитель меня слушается, и мы останавливаемся через десяток метров. От тротуара нас отделяют кусты и опасность, что кто-то увидит творящийся беспредел по отношению к сотрудникам внутренних органов остается только от дороги. По которой может проехать машина милиции или пройти наряд ППС и, естественно, захочет пообщаться с моими пленниками, своими коллегами. Просто про жизнь и то, чего они тут встали.