Лекарство от послушности (сборник)
Шрифт:
– Ты, папа, совсем не печёшься о своём здоровье, – сказала мама. – Неправильный ты какой-то.
– Может, ты «бэшка?» – догадался я. – Вот я – «ашка», и мама тоже в школе была «ашкой», а ты, наверное, «бэшка».
– Да, – сказал папа гордо. – Я учился в классе «Б».
– Так вот оно что. – Мама даже перестала есть одуванчики. – И почему я не поинтересовалась этим до свадьбы?
– Но потом перешёл в «А», – поспешил добавить папа.
– Значит, ты, папа, как Раппопорт.
– Что за Раппопорт ещё?
– Псих один, с нами до третьего класса учился. Круглый отличник, а шуток не понимает. Ему говорят «Раппопорт-аэропорт
– У вас там вечно неизвестно что творится, – нахмурился папа.
Папа с самого начала предлагал отдать меня в военное училище с преподаванием ряда предметов на китайском языке, потому что оно ближе всех к дому. Но мама решила, что лучше мне учиться в той же школе, в которой училась она, потому что, во-первых, её там все хорошо помнят (в седьмом классе мама участвовала в поджоге школы), а во-вторых, фамилия-то у меня другая, никто сразу не догадается, чей я сын, а если вдруг что – мама всегда придёт и разберётся.
И тут я вспомнил:
– Наша Жанна Аполлоновна говорит, что мои родители совсем не участвуют в жизни класса. Вот бабушка Савченко цветочки в горшках подарила, потому что у Сашкиного младшего брата на них аллергия. Мама Насти Зашкиркиной двух черепашек принесла, а то они по ночам очень шуршат и топают. Все в жизни класса участвуют, а вы – нет.
– Давайте тоже что-нибудь ненужное в класс подарим, – согласился папа.
– Ага, – обрадовалась мама. – Бабушку или дядю Владика.
– Вот не хотел я его в твою школу отдавать, – с горечью сказал папа. – Из этой школы все такие, как ты, получаются. Которые родного мужа голодом уморить готовы, а всех родственников в живой уголок сдать мечтают.
– Во всяком случае, ты должен сходить к учительнице, познакомиться, поговорить по душам, – решила мама. – Учительницы это просто обожают.
– Может, лучше ты? – жалобно спросил папа.
– Нет уж, – сказал я. – Маму прибережём для аварийного случая.
Ещё с вечера папа договорился на работе, отложил все важные дела и стал собираться в школу. На специальную бумажку папа записал имя-отчество Жанны Аполлоновны, и что я учусь в пятом «А», и в каком кабинете этот пятый «А» находится. Мама нагладила ему белую рубашку, я начистил ботинки, дворник дядя Лёша вымыл папину машину.
Утром папа как следует набрызгался одеколоном и сказал, что надеется быть в школе часам к трём, как раз когда ученики разойдутся и можно будет поговорить с Жанной Аполлоновной и произвести на неё приятное впечатление.
В школе я предупредил Жанну Аполлоновну, что папа обязательно зайдёт к ней сегодня, чтобы поговорить о жизни класса и моём воспитании, а сам поскорее смылся домой сразу после шестого урока.
А дальше вот что было.
Поскольку полдня папа находился на работе и занимался всякими важными делами, он как-то замотался. (Взрослые обожают это слово. А спроси их, во что замотался или чем замотался, ни за что не смогут ответить.) Замотавшись, папа потерял листочек с именем-отчеством Жанны Аполлоновны, перепутал, в каком я классе, не смог толком объяснить, куда идёт, и чуть не подрался с охранником.
Наконец ему удалось прорваться вовнутрь. Тут его сбила с ног ватага первоклассников с продлёнки, которые мчались в столовую на бесплатный полдник – пить молоко с чёрным хлебом. Папа, можно сказать, чудом уцелел и от испуга неожиданно вспомнил номер кабинета Жанны Аполлоновны.
Но теперь, после общения с охранником и встречи с малышнёй, у папы был совсем растерзанный вид, и он зашёл в туалет привести себя в порядок.
В туалете папа зачитался надписями на стенах и с возмущением пришёл к выводу, что многие слова не только на английском, но и на русском написаны с ошибками.
Папа приосанился и зашагал прочь из туалета, торопясь поскорее высказать Жанне Аполлоновне своё беспокойство по поводу преподавания языков и вообще по всем поводам.
Папа поднимался по лестнице и озирался по сторонам, опасаясь, как бы не выскочили ещё какие-нибудь дети.
В это время из-за угла на него набросилась дама.
– Ну наконец-то! – закричала она. – Мы вас ждём, ждём, а вы всё не идёте и не идёте!
Бедный доверчивый папа почему-то решил, что это и есть наша Жанна Аполлоновна, и послушно пошёл с ней. Она привела его в класс, а там – целая толпа полуголых восьмиклассниц, из обоих восьмых. Оказывается, у старших классов в этот день был медосмотр и папу по ошибке приняли за опоздавшего подросткового врача из нашей поликлиники.
Папа еле отбился от восьмиклассниц, принял успокоительное и уже прицельно пошёл к Жанне Аполлоновне.
Идёт по коридору, а наш учитель по истории Отечества, Ефим Яковлевич, что-то такое на потолке чинит. То ли лампочки вворачивает, то ли пятно от протечки ликвидирует. Он у нас страшный рукодельник, на него вся школа не нарадуется, никаких слесарей вызывать не надо. Словом, Ефим Яковлевич на потолке что-то мастерит, штукатурка вниз сыпется – прямо папе на голову.
Бедный папа уже ослаб от происшествий и ничего не сказал Ефиму Яковлевичу – ни про штукатурку, ни про нашу школу, ни про всю историю Отечества.
С головой полной штукатурки папа кое-как дополз до нашего класса, вежливо постучал и открыл дверь.
Жанна Аполлоновна с Ларисой Викторовной примеряли пляжные шлёпанцы, потому что уже весна и вообще скоро лето.
И тут – то ли лобстер с одуванчиками подействовал и папин организм резко омолодился, то ли Жанна Аполлоновна тоже за свой рабочий день здорово замоталась, то ли она просто была без очков – она увидела, что папа в дверь заглядывает, и усталым таким голосом ему говорит:
– Мальчик, ну что ты тут ходишь? Что тебе надо? Сколько раз повторять – олимпиада по географии в следующий четверг!
Папа ничего не ответил, просто ушёл и поскорее позвонил на работу – предупредить, что берёт недельный отпуск и уезжает в оздоровительный центр для людей, переживших сильные нервные потрясения.
А нам с мамой папа вечером сказал:
– Ноги моей больше там не будет! Сами ходите в свой сумасшедший обезьянник номер тридцать – семьдесят шесть.
Ну и зря, между прочим. Мы с мамой любим нашу школу. Смешная она у нас.