Лекарство от скуки
Шрифт:
На улице руку мою отпустил и направление, куда двигаться, указал.
— Мне пора. — Плечами пожал. — Сегодня прийти не смогу. — Добавил, на что я безучастно кивнула.
— Татарин, а как ты узнал, что она будет здесь?
— А ты думала, я так просто Анютку трахал, от большой любви или из нетерпения? — Жёстко хмыкнул он, а я снова кивнула, точно кукла.
— Ты ничего не делаешь просто так… — Догадалась, а он одарил поощряющей улыбкой.
— Схватываешь на лету!
— Что я буду должна тебе за посильную помощь?
— За всю жизнь не расплатишься, Измайлова. — Махнул Татарин рукой и ушёл первым. Он по-прежнему считал происходящее
Его не было неделю. Не появлялся, не звонил, не искал встречи. Ни в институте, ни на работе пересечься не удавалось. Я искала его взглядом в толпе, набирала номер, но всякий раз одёргивала себя, не решаясь позвонить. Не было в нашей связи ничего правильного. И ничем хорошим закончиться не могло. Зато много стало Громова. До тошноты много, до удушья. С замечаниями по работе, с комплиментами и подарками, с жалобами на семью и быт… я принимала его любого. Я просто устала искать подход и пошла напрямик. Смотрела на него, слушала, позволяла к себе прикасаться. Сначала неуверенно, несмело, совсем скоро по-хозяйски. Дистанцию он выдерживал сам. Как на лакомый кусочек облизывался, но на измену, мои условия помня, решиться не мог. То ли градус не тот, то ли напряжение снимает исправно. Приглашение на новогодний корпоратив выдал собственноручно. «Не планируй ничего на вечер. Сегодня ты будешь занята» — многообещающе прошептал при этом и полувозбуждённым членом к моим ягодицам прижался. Я на пригласительный с опаской посмотрела.
— Что в программе? — Уточнила, прикидывая, сколько знакомых лиц могу приметить при тех или иных обстоятельствах, но Громов был настроен решительно и акценты расставил предельно чётко.
— Отвязный секс подойдёт? — Хмыкнул и по заднице меня шлёпнул, предвкушая.
Он ушёл, оставаясь вполне удовлетворённым принятым решением, а вот я вдруг испугалась. Нового человека в своей жизни, того, как эту ночь переживу и того, как себя может повести Татарин в ответ. Не было у него никакого контроля. И крыши, которую обычно срывает, не было тоже. Коробочка с сюрпризом, а не человек. И переполняли его агрессия, животное желание, чистейшие инстинкты. Ими ведомый жил, на них опираясь, принимал решения. Именно это меня в нём и настораживало. Именно это пугало.
В ресторане Громов пил. Много и часто. Водку, виски, шампанское. Усадил меня рядом, смотрел шальным взглядом, громко смеялся, этим смехом оглушая, намечающимся перегаром дышал. Громкие тосты кричал. За успех, за благополучие, за нескончаемое удовольствие пить призывая. А пока коллеги в себя стопки опрокидывали, скрываемый длинной скатертью стола, у меня между ног шарил. Грубо приникая внутрь, на сухую раздражая клитор. И всякий раз, как ноги сдвинуть намеревалась, приговаривал: «детка, не шути со мной, сегодня я настроен получить то, чего ждал долгих пятнадцать лет».
Песни со сцены звучали громче, тосты пошли чаще, пьяный смех слышался отовсюду. Поздравления, улыбки, пожелания. Пошлые намёки, двусмысленные фразы… коллектив пошёл вразнос. Громов только того и ждал. Уловив эти изменения, таиться он перестал. Запустил пальцы в мои волосы, затылок сминая, подчиняя своей воле. Шептал что-то пошлое, неразборчивое. Языком ушную раковину обводил, будто трахнуть её собирался. И давил, давил, давил!.. Наваливаясь, наседая. Мог бы — тут же трахнул бы. Хотел меня. А когда больно запястье сжал, намереваясь из-за стола вывести, появился Татарин. Появился и будто время остановилось. Будто он один этим временем
Он быстро шёл через обеденный зал в чём был. В куртке уличной, в широких штанах цвета хаки, с наброшенным на голову капюшоном толстовки. Высокие военного типа ботинки вытягивали рост и мальчишка казался просто огромным. Опасным и диким. Сейчас его образ как-то особенно ярко кричал о довольно молодом возрасте, о бьющей по мозгам бесшабашности. Он вызов всем собравшимся здесь клеркам своим внешним видом бросал. К нашему столику подошёл, с кем-то из знакомых перекликнулся. Куртку на ближайшую к себе спинку стула накинул и между молоденькими девчонками из юридического отдела устроился. Уверенно кивнул, когда они бросились его тарелку закусками и салатами наполнять.
Худой, измученный, злой. Нелегко далась ему последняя неделя. И мне одного взгляда хватило, чтобы обо всём забыть. Одного! Голодного! Взгляда! Тело отреагировало мгновенно. Сердце забилось в сладостной эйфории, внизу живота горячо стало, пульсация наметилась и со временем только усиливалась, я каждой клеточкой чувствовала возбуждение, что подкатывало волнами, меня на них подбрасывая. И влага между ног. Много. Ощутимая. Характерное покалывание внутри, её появление предупреждающее. Попытка сдержать стон показалась испытанием. И он видел всё, понимал, чувствовал. В глазах, будто молнии, сверкала злость. Потому что чужое прикосновение ко мне отметил, и чужое внимание, точно грязь, к телу прилипшая, о себе в голос кричало.
Громов продолжал удерживать меня за запястье, выдернуть из-за стола пытаясь, а Татарин стопку водки в себя опрокинул, салат со скоростью бродячего пса поглощал. Перетерпев горечь во рту, салфеткой губы обтёр, снова стопку наполнил и вверх поднял.
— С наступающим, Михаил Андреевич! — Окликнул и Громов опомнился, меня отпустил, на призыв ответил вялой полуулыбкой.
Вслед за Татариным и остальные участники сабантуя вспомнили о присутствии шефа, и пришлось снова за стол присесть, на закуски внимание обратить. Громов вилку между пальцами перекатывал, а Татарин меня взглядом, точно лезвием полосовал, внушая, что это была очередная оплеуха, которая должна была меня образумить.
Телефонный звонок заставил Громова болезненно поморщиться. Жена звонила, как я поняла. Очередной тост игнорируя, он из-за стола встал и в сторону холла направился. Татарин продолжал вилкой обороты наяривать, словно кусками мясо глотал, не тратя время на его пережёвывание. Так и не тронутую стопку отставил в сторону и проталкивал еду простой водой. На меня не смотрел практически, головой в такт девичьим разговорам кивал, что теперь наперебой звенели вокруг него. Именно ревность заставила меня нервно усмехнуться, кривя губы, отвернуться, а потом и вовсе решиться на побег. Я встала, желая остаться незамеченной, сумочку со стола сняла.
— Уже уходите, Наталья Викторовна? — Жёстко прозвучал голос Татарина и я на месте развернулась, будто удостовериться желая, что именно он этот вопрос задал. Опомнилась, обворожительно улыбнулась.
— Приятного вечера и счастливого Нового года. — Кивнула, прощаясь, а он с места подскочил, куртку со стула рванул, тут же её на плечи накидывая.
— Я провожу. — Заявил, меня опережая.
Не собирался даже вежливые отказы слушать. Я всё ещё у столика стояла, а он на выходе в холл, вопросительно на меня глядя, в том же вопросе изгибая брови.